Странной пустотой отдавал этот день, было даже ощущение, что это понедельник. Пригляделся, нет, среда. Среда моего обитания.
Извини за сравнение, но твоя любовь, как тошнота, подступает к самому горлу: вырвать страшно, оставить в себе мучительно.
Странной пустотой отдавал этот день, было даже ощущение, что это понедельник. Пригляделся, нет, среда. Среда моего обитания.
Извини за сравнение, но твоя любовь, как тошнота, подступает к самому горлу: вырвать страшно, оставить в себе мучительно.
— Женщины любят письма. Может, тебе стоит ей написать?
— А что я ей напишу? То, что она меня околдовала?
— Не без этого. В каждой хорошенькой женщине есть что-то от ведьмы. Влюбишься в такую, и пиши пропало.
— Так и писать?
— Да, так и пиши: пропало чувство стыда, теперь я могу заниматься с тобой чем угодно, где угодно, как угодно, как угодно тебе.
Слова, словно пули, пущенные во врага, летели в моё лицо из её прекрасных губ. Она говорила с такой ненавистью, что было понятно: всё ещё любит.
Хорошо быть семейным: ты крутишь фарш, она лепит пельмени. Идиллия. Совсем другое дело одиноким: она крутит хвостом, ты лепишь горбатого, а пельмени ждут вас в ближайшем ночном магазине, если дело до них дойдет.
Жизнь для женщины должна быть танцем, в котором её ведёт партнер. Он должен видеть «куда», он должен чувствовать «когда», ей достаточно только знать «зачем».
Зачем мне другие? Я не хочу быть вагоном, в который входят и выходят. Мне нужен один пассажир, с которым я доеду до конечной.
Зачем мне другие? Я не хочу быть вагоном, в который входят и выходят. Мне нужен один пассажир, с которым я доеду до конечной.