Постепенно сужаю круг доверенных лиц, обрастаю запретами.
Теряю веру в позитивный образ мышления.
Жизнь ключом бьёт, нет.
Лишь остаток фантомных брызг.
Лишь попытка себе доказать, что я человек, а не мышь.
Либо с ней, либо без.
Оправданный риск.
Постепенно сужаю круг доверенных лиц, обрастаю запретами.
Теряю веру в позитивный образ мышления.
Жизнь ключом бьёт, нет.
Лишь остаток фантомных брызг.
Лишь попытка себе доказать, что я человек, а не мышь.
Либо с ней, либо без.
Оправданный риск.
Прошу тебя, Всевышний, услышь, дай силы.
Я знаю, слышишь. Знаю, видишь всё.
Я был дураком, за соблазном стаптывал мелия.
По камнях и стёклам идя босиком.
Прошу тебя, Всевышний, услышь, дай силы.
Я знаю, слышишь. Знаю, видишь всё.
Я был дураком, не видел, что творят за спинами.
Теперь мало кому есть дорога в мой дом.
С мокрыми глазами бегом обнять всех близких.
Вы удивитесь, я ничего не скажу.
А если вдруг в последний раз, последний раз вас вижу.
И от этой мысли к себе сильней прижму.
Вы так рядом, но и так далеко.
Берите то, что надо, хоть целиком душу.
Отдать себя на самом деле так легко,
Трудней найти того, кому всё это нужно.
До последней капли, до последнего слова
Не опущу руки, пока ваши глаза рядом.
Я буду падать, пускай буду вставать снова.
То, что люблю я, для меня всегда будет свято.
В тот самый день мне исполнилось двадцать четыре года, но я уже знала, что всё лучшее в моей жизни осталось позади.
Мне гораздо проще разобраться в вещах больших и сложных, чем в чем-то незначительном и простом. Кажется, это и делает меня настоящей француженкой.
Меня похоронили. Меня уже давно похоронили. Ты ходил ко мне каждую неделю. Ты всегда стучал в могилу, и я выходила оттуда. Глаза у меня были полны земли. Ты говорил: «Ты же так ничего не видишь» — и вынимал из глаз землю. А я тебе говорила: «Я всё равно не вижу. У меня ведь вместо глаз дыры».
Ненавижу, когда кто-то говорит, что умирает от голода. В мире есть те, кто действительно умирают от голода, так что мы должны придумать другой способ сообщать о том, что не ели целых четыре часа.