Беда всяких там социологов в том, что они изучают народ как группу людей, а это совсем не так. Народ — это тот же самый зверь. И людского в нём не больше, чем в собаке.
— Кажется, Вы очень любите животных.
— Люблю.
— А как насчет людей?
— Терплю, но не очень.
Я не говорю, что мне не жалко убитого льва, просто бесит, когда видишь фотографии с огромными толстыми американскими туристами на фоне убитого жирафа. И они одеты в камуфляжную форму, будто жирафы могут стрелять в ответ.
Война — единственное развлечение королей, в котором мог участвовать народ.
Нет-с, книги книгам рознь. А если б, между нами,
Был ценсором назначен я,
На басни бы налег; ох! басни — смерть моя!
Насмешки вечные над львами! над орлами!
Кто что ни говори:
Хотя животные, а всё-таки цари.
— Если сравнивать с животными, на кого больше всего похожи российские политики и российский истеблишмент? По поведению, по поведенческим стереотипам?
— Когда были депутаты и Верховный совет это точно напоминало какую-то колонию грызунов, где шумят, выскакивают из норок. Хотя в колонии грызунов больше порядка, мне кажется.
Если Бог не хотел, чтобы мы ели животных, то почему он сделал их из мяса?
Наш народ стрельбой не напугаешь, наш народ сам кого хочешь заикой сделает.
— Я полагаю, вы объявите охоту на это свирепое чудовище?
— Ну разумеется, меня осенила та же мысль, только... у меня есть идея получше.
— Какая?
— Я сделаю тебе превосходную деревянную ногу.
— А как же медведь?
— Будь уверен, Бидуэлл, лет через двадцать, старость расправится с медведем с большей жестокостью, чем это сделали бы мы.
— Возмездие согревает, сэр.
Надо идти вместе с народом, пока он еще не ездит на автомобилях.
Почему жестокая реальность жизни и смерти ранит одних больнее, а других легче? Смерть Уны вышибла почву из-под ног у Самюэла, пробила ограду его твердыни и впустила старость. А вот Лизу, любившую своих детей никак не меньше, чем Самюэл, это несчастье не убило, не искалечило. Жизнь Лизы продолжала идти ровно. Погоревав, она пересилила горе. По-моему, дело в том, что Лиза принимала мир так же, как Библию, — со всеми парадоксами и превратностями. Смерть была ей немила, но Лиза знала, что смерть существует, и приход ее не потряс Лизу. Для Лизы смерть была просто смерть, заранее обещанная и жданная. У Лизы не было привязанности к месту, к дому. Дом — это лишь промежуточная остановка по пути на Небеса. Труд сам по себе был ей малоприятен, но она трудилась, ибо иначе нельзя. И утомилась Лиза. С каждым утром ей все тяжелее становилось вставать с постели, одолевать ломоту и онемелость, хоть она их неизменно одолевала. И Небеса вставали перед ней желанной пристанью, где одежда не грязнится, где не надо готовить еду и мыть посуду. По секрету говоря, она не все небесное одобряла без оговорок. Слишком много там пения, и непонятно, как Избранные — при всей их праведности — могут долго выдерживать райское обетованное безделье. Нет, она и на небе найдет себе работу. Там непременно сыщется чем занять руки — прохудившееся облачко заштопать, усталое крыло растереть лекарственным бальзамом. Время от времени придется, может, перевертывать у небесных хламид воротники — и, положа руку на сердце, не верится, чтобы даже и на Небесах не завелось где-нибудь в углу паутины, которую надо снять тряпкой, навернутой на швабру.
Cлайд с цитатой