Диля Дэрдовна Еникеева

Другие цитаты по теме

Мы все должны научиться жить, примирившись с чудовищным фактом своего собственного эгоизма. Нет никакой добродетели в бесполезном самобичевании.

Отвлеченный Человек есть человек вообще, и, следовательно, он – каждый человек. Итак, каждый человек должен владеть вечными правами человека, и, по мнению коммунистов, пользоваться ими в идеальном «демократическом» или, вернее, «антропократическом», строе. Но ведь только Я имею все, что приобрету себе, как человек я не имею ничего. Хотят, чтобы все блага стекались в руки каждого человека только потому, что он носит титул «человека». Я же делаю ударение на «я», – а не на том, что я – человек.

Человек – это только мое свойство (собственность), как мужественность или женственность. В античном мире идеал заключался в том, чтобы быть в полном смысле слова мужчиной; главной добродетелью была мужественность.

Но что бы мы сказали о женщине, которая захотела бы быть только всецело «женщиной»? Это дано не всякой, и для некоторых это было бы недосягаемой целью. Женственностью же она все равно обладает от природы, это ее свойство, так что «истинной женственности» ей не нужно.

Я – человек, совершенно так же, как земля – планета. Так же, как смешно было бы утверждать, что задача земли – быть «истинной планетой», так смешно навязывать мне как призвание «обязанность быть» истинным человеком.

Влечение к другому – это увлечение нашей собственной проекцией, которую мы направляем на человека. Выходит, что это нечто совершенно эгоистичное.

Если бы мы поняли, если бы до нас дошло, что во всех и каждом мы видим лишь самих себя и потому живём в полном одиночестве, то бы сошли с ума.

Ты сможешь когда-нибудь стать счастливым, только если тебе как-то удастся научиться не всегда думать только о себе. Пока в твоей жизни не найдется места для человека, который был бы для тебя не менее важен, чем ты сам, ты всегда будешь одинок, будешь кого-то искать.

Именно столкновение с эгоизмом других людей делает человека и самого эгоистичным, потому что он должен быть готов к отпору. Видя, что другие думают о самих себе, а не о нём, он приходит к тому, чтобы заниматься собой больше, чем другими. Пусть принцип милосердия и братства станет основой общественных установлений, пусть отношения народа к народу и человека к человеку строятся на духе законности — и человек станет меньше думать о своей персоне, когда увидит, что другие подумали о нём; он испытает на себе нравоучительное влияние примера и контакта. Перед лицом такого разгула эгоизма, как сейчас, надобна подлинная добродетель, дабы отречься от своей самости ради других, которым зачастую неведома никакая благодарность.

Мы должны запоминать хорошие и благородные события и прощать людей, когда они оступаются, прощать моменты эгоизма, потому что мы все этим грешим. Когда мы прощаем других людей, мы, по сути, прощаем себя. Искупление должно быть возможным.

Ещё чего? Станет опасно — убегу. Хочешь умереть — делай это без меня.

... нечестные действия легче оправдать, если они совершаются не ради себя, а во имя кого-то другого.

А дальнейшее заключение? Не единичная личность – человек, а мысль, идеал – вот человек, к которому единичная личность относится даже не так, как ребенок к взрослому, а как точка, сделанная мелом, к точке воображаемой, или как конечное создание к вечному творцу, или, наконец, по новейшим воззрениям, как особь к роду. Здесь выступает на первый план культ «человечества», «вечного бессмертного человечества», во имя которого единичная личность должна пожертвовать собой и находить свою «бессмертную славу» в том, чтобы что-либо сделать для «человеческого духа».