Глубокие чувства подобны великим произведениям, смысл которых всегда шире высказанного в них осознанно.
В привязанности человека к миру есть нечто более сильное, чем все беды мира.
(В привязанности человека к жизни есть нечто превосходящее все на свете невзгоды.)
Шероховатость деревьев, вкус воды — все это тоже мне знакомо. Запах травы и звезды, иные ночи и вечера, от которых замирает сердце, — могу ли я отрицать этот мир, всемогущество коего я постоянно ощущаю? Но всем земным наукам не убедить меня в том, что это — мой мир. Вы можете дать его детальное описание, можете научить меня его классифицировать. Вы перечисляете его законы, и в жажде знания я соглашаюсь, что все они истинны. Вы разбираете механизм мира — и мои надежды крепнут. Наконец, вы учите меня, как свести всю эту чудесную и многокрасочную вселенную к атому, а затем и к электрону. Все это прекрасно, я весь в ожидании. Но вы толкуете о невидимой планетной системе, где электроны вращаются вокруг ядра, вы хотите объяснить мир с помощью одного-единственного образа. Я готов признать, что это — недоступная для моего ума поэзия. Но стоит ли негодовать по поводу собственной глупости? Ведь вы уже успели заменить одну теорию на другую. Так наука, которая должна была наделить меня всезнанием, оборачивается гипотезой, ясность затемняется метафорами, недостоверность разрешается произведением искусства. К чему тогда мои старания? Мягкие линии холмов, вечерний покой научат меня куда большему.
Человек определяется разыгрываемыми им комедиями не меньше, чем искренними порывами.
— Неужели у тебя нет для меня даже капельки дружеских чувств? — не глядя в его сторону, спросила Люсьена.
— Дружеские чувства? Ну, конечно. Такие же, как я питаю к ночи.
Ничем не заполнить рва между достоверностью моего существования и содержанием, которое я пытаюсь ей придать.
Абсурд рождается из столкновения человеческого разума и безрассудного молчания мира.
Сжимать в объятьях тело женщины — то же, что вбирать в себя странную радость, которая с неба нисходит к морю.
Cлайд с цитатой