Поживёте ещё немного в эмиграции и поймёте: несчастье — самая обыденная вещь.
— Но чего же мы ждём?
— В сущности ничего. Когда наконец дождёшься, выясняется, что и ждать-то не стоило. Тогда начинаешь ждать чего-нибудь другого.
Поживёте ещё немного в эмиграции и поймёте: несчастье — самая обыденная вещь.
— Но чего же мы ждём?
— В сущности ничего. Когда наконец дождёшься, выясняется, что и ждать-то не стоило. Тогда начинаешь ждать чего-нибудь другого.
И это все из-за того, что его и скучающего чиновника за письменным столом разделяла бумага, называемая паспортом. У них одна и та же температура тела, их глаза имели одно и то же строение, их нервы одинаково реагировали на одно и то же раздражение, их мысли текли по одним и тем же руслам, и все-таки их разделяла пропасть-ничего не было у них одинакового: удовольствие одного было мучением другого, один обладал всем-другой ничем; и пропастью, которая разделяла их, являлась эта бумага, на которой ничего не было, кроме имени и ничего не значащих данных.
Когда человек боится, с ним в большинстве случаев ничего не случается. Случается только тогда, когда он меньше всего этого ожидает.
Да, я узнал, что если не хочешь подохнуть, нужно быть твердым. И понял, что им не сломить меня!.. И узнал, что приказы действуют лучше, чем просьбы.
– Вы не хотите поговорить немного по-французски? Я недавно учился и не хотел бы забыть…
Мужчина удивленно взглянул на него.
– Поговорить по-французски? – Он сухо рассмеялся. – Нет, я так не могу. Меня бросили в тюрьму, а я буду вести беседы по-французски! Нелепо! Честное слово, вам приходят в голову удивительные мысли.
– Совсем нет. Я просто веду удивительную жизнь.
Странно, — размышлял Керн, — сколько может пережить один человек за то время, пока другой не успеет и прочитать газету.
Это лучшая школа жизни, отец. Изучаешь жизнь снизу. А также людей. Поэтому потом никогда не разочаруешься.