Когда враг — чужой, то остаётся почва для надежд и иллюзий.
Подставленная вторая щека — это выражение сознательной, холодной, твёрдой решимости, и шансы на победу, сколь малы они ни были, прямо зависят от того, всё ли вы взвесили.
Когда враг — чужой, то остаётся почва для надежд и иллюзий.
Подставленная вторая щека — это выражение сознательной, холодной, твёрдой решимости, и шансы на победу, сколь малы они ни были, прямо зависят от того, всё ли вы взвесили.
Бесчеловечность всегда проще организовать, чем что-либо другое. Для этих дел Россия не нуждается в импорте технологий.
Нет ничего легче, чем вывернуть наизнанку понятия о социальной справедливости, гражданской добродетели, о светлом будущем и т. п. Вернейший признак опасности здесь — масса ваших единомышленников, не столько из-за того, что единодушие легко вырождается в единообразие, сколько по свойственной большому числу слагаемых вероятности опошления благородных чувств.
Гулянья, доказывал он, удовлетворяют глубокие и естественные потребности людей. Время от времени, утверждал бард, человеку надобно встречаться с себе подобными там, где можно посмеяться и попеть, набить пузо шашлыками и пирогами, набраться пива, послушать музыку и потискать в танце потные округлости девушек. Если б каждый человек пожелал удовлетворять эти потребности, так сказать, в розницу, доказывал Лютик, спорадически и неорганизованно, возник бы неописуемый хаос. Поэтому придумали праздники и гулянья.
Россия — это континент, который притворяется страной, Россия — это цивилизация, которая притворяется нацией.
Если бы все мы исповедались друг другу в своих грехах, то посмеялись бы над тем, сколь мало у нас выдумки. Если бы все мы раскрыли свои добродетели, то посмеялись бы над тем же.
— Да, я тоже не помню хорошего в детстве.
— А я-то думал ты в Кембридже родился и вырос.
— Восточный Бруклин, Нью-Йорк.
— Да ну!? Правда?
— Ага.
— Ты что, вообще не выходил из дома?
— Не часто. Зато я смог выбраться из квартала живым.