Да вы только представьте сейчас, что уже где-то растет дерево, из которого будет сколочен ваш гроб!
Последним симптомом была смерть. И, на случай, если вы пропустили этот урок в медицинской школе, этот симптом не лечится.
Да вы только представьте сейчас, что уже где-то растет дерево, из которого будет сколочен ваш гроб!
Последним симптомом была смерть. И, на случай, если вы пропустили этот урок в медицинской школе, этот симптом не лечится.
— Говорили, что ты умер, – скажет Билл, улыбаясь, с явным облегчением.
— О? – ответит Джим, открывая холодильник около стола Билла и вытаскивая банку «Coors». Опять? Каким образом на сей раз?
По телеку намедни я
Старинную комедию
Смотрел. Смеялся, а потом
Мне вдруг подумалось о том,
Что все сыгравшие в кино
Вообще-то умерли давно...
— У меня такое странное состояние — я не чувствую боли. Как оно называется?
— Смерть?
— Точно.
... Ни один покойник не написал ещё ни одной книги, поэтому теории всех-кому-не-лень о загробном мире — не более, чем теории. В нашем мире вообще нет ни одной книги, написанной покойником. Режиссёров-покойников тоже не существует. Кто не в курсе.
— Скажи, есть хоть один шанс того, что он убил твоего отца и ты совершил акт возмездия, дабы твой возлюбленный родитель упокоился с миром?
— Нет, но это напомнило мне забавную историю о том, как я убил своего отца.
Умереть так умереть! потеря для мира небольшая; да и мне самому порядочно уж скучно. Я — как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что еще нет его кареты. Но карета готова… прощайте!..
Нам внушили, с детства заложили в генах любовь к человеку с ружьём. Мы выросли словно бы на войне, даже те, кто родился через несколько десятилетий после неё. И наше зрение устроено так, что до сих пор, даже после преступлений революционных чрезвычаек, сталинских заградотрядов и лагерей, после недавнего Вильнюса, Баку, Тбилиси, после Кабула и Кандагара, человека с ружьём мы представляем солдатом 45-го, солдатом Победы. Так много написано книг о войне, так много изготовлено человеческими же руками и умом оружия, что мысль об убийстве стала нормальной. Лучшие умы с детской настойчивостью задумываются над тем, имеет ли право человек убивать животных, а мы, мало сомневаясь или наскоро соорудив политический идеал, способны оправдать войну.
... Тсс-с, не шевелись. Это шок, ты знаешь. Я не хочу делать больно... Начнется головокружение... Сонливость... Не сопротивляйся! Смерть нежна. Ты скользишь в теплую ванну...
В этой озаренной ярким пламенем свечей комнате хранятся жизнеизмерители. Стеллаж за стеллажом тянутся приземистые песочные часы – по одному стеклянному сосуду на каждого живого человека. Они работают беспрерывно, не требуя завода, все льют и льют свой мелкий песок из будущего в прошлое. Каждая падающая песчинка добавляет неприметный шелковый звук в общий свист, отчего кажется, что помещение полнится звуком морского прилива.
А вот и обладатель этой чудной комнаты, он медленно и величаво шествует вдоль стеллажей. Вид у него озабоченный. Его зовут Смерть.