В этих глазах не было страсти и желания жить. Яркие эмоции были лишь тонкой накидкой поверх бездонного озера боли.
Это не признание в любви. Зачем признаваться в том, что и так ясно...
В этих глазах не было страсти и желания жить. Яркие эмоции были лишь тонкой накидкой поверх бездонного озера боли.
Я так скучал... Я ненавидел все телефоны на свете за то, что нельзя набрать твой номер.
Он подошел сзади, обнял ее и осторожно поцеловал в затылок. И та же невиданная по силе страсть вновь захватила обоих, лишив контроля и закружив в пестром водовороте чувств и эмоций. Яркое пламя пылало, сплетая тела воедино, стирая все грани, разрушая все стены, заставляя забыть о потерях и боли. Они были живы. И они имели право жить.
— Я люблю тебя. Как ты можешь в это не верить?
— Я не хочу в это верить.
— Почему?
— Потому что, если я в это поверю, — она запнулась, все ее тело трепетало на теплом ветру, — и позволю я себе любить тебя... нам когда-нибудь придется испытать боль, а я этого не хочу.
Он был честен с Изабеллой, и она пообещала, что постарается не пересекать запретную черту, не влезать в душу слишком глубоко, не разбивать сердце. Их дороги всего лишь пересеклись на время, как пересеклись дороги Изабеллы и прекрасной страны Аргентины. Просто им ненадолго оказалось по пути.
Всякий раз, когда он уходил, она прощалась с ним навеки. Она ненавидела его за это, потому что не представляла, как можно убить в себе любовь, которая росла и крепла целых девятнадцать лет.
Он делился хорошим настроением, зарядом оптимизма, с легкостью расставался с деньгами, но никого не впустил бы в свое сердце.
Частично боль, которая там должна была быть, вдруг всплыла на поверхность. Боль и тонкая грань того гнева, которым наделён каждый из нас.