Я и сама иногда плачу. Жалеть себя легче, чем держать боль внутри...
Грубым дается радость,
Нежным дается печаль.
Мне ничего не надо,
Мне никого не жаль.
Жаль мне себя немного,
Жалко бездомных собак...
Я и сама иногда плачу. Жалеть себя легче, чем держать боль внутри...
Грубым дается радость,
Нежным дается печаль.
Мне ничего не надо,
Мне никого не жаль.
Жаль мне себя немного,
Жалко бездомных собак...
Под ногами хрустит снег, в наушниках — любимые песни, а мягкий шарф обнимает мою шею. Сейчас я наедине с клубком своих мыслей.
Всю жизнь я была твердо уверена, что влюбленность — это не коробка шоколадных конфет, купленная по пути на свидание. Это что-то большее... То, чего мне еще не показывала жизнь. Оказывается, все намного проще. И одновременно сложнее, потому что нет такого языка на планете Земля, способного передать это чувство...
— Зои, знаешь, что я в тебе люблю? Твои руки, постоянно холодные... Греть их — одно удовольствие.
Твои слова про то, что у тебя нет забот и дел и что тебя не интересует, включен ли чайник на кухне, и какой сейчас курс у валюты.
Твои глаза.
Твои руки. За то, что они так трепетно перебирают мои волосы, когда я читаю тебе вслух. Твою заботу...
— А что тебе во мне не нравится? — с небольшой иронией в голосе спросила я.
Сойер на минуту задумался и ответил:
— Твои глаза. За то, что они такие грустные, когда мы молчим.
— Простите, пожалуйста, спасибо, извините, просто тот человек хотел меня напоить, сделать своей женой, и я бы умерла от несчастья с ним...
— Богачи, да, они такие...
Я тут же ответила:
— А цветы — нет. Недавно один парень подарил мне букет цветов, в котором было больше ста роз. А я не знаю, как бы ему намекнуть, что меня надо брать едой...
— Едой, сериалами и теплым пледом по вечерам? — добавил он.
— Ромашковым чаем еще можно! — улыбалась я.
— Ого, как откровенно!
— Почему? — я все время улыбалась. В каждом слове у меня была улыбка.
— А я никогда не пил ромашковый чай, но выпил бы его с вами. Прямо сейчас.
Постепенно я привык считать свою жизнь несбывшимся обещанием, но в глубине души подозревал, что несбывшимся обещанием оказался я сам.