Самое обманчивое, неверное и фальшивое — это так называемый блестящий ум. По мне уж лучше скучный: у него есть уважение к банальности — бессмертному началу вещей и мыслей.
В предвоенные годы жил один старый больной поэт, которого совершенно забыли и по просьбе которого, как я где-то прочел, всем посетителям должны были говорить, будто его нет дома. Время от времени жена — из жалости к нему — звонила в дверь...
Все мои внутренние метания — из-за того, что невозможно больше, чем я, любить жизнь и в то же самое время почти непрерывно чувствовать себя в ней чужим, изгнанным, позабытым. Я похож на обжору, теряющего аппетит, стоит ему вспомнить о неутолимом голоде.
Читал стихи Александра Блока. Ах, эти русские, до чего они мне близки! По складу моя тоска — совершенно славянская. Бог весть из каких степей пришли мои предки! Память о безграничном пространстве, как отрава, растворена у меня в крови.
Я всегда жил проездом, наслаждаясь привычками неимущего; ни одна вещь вокруг не была моей собственной, любая собственность мне претит. При словах «моя жена» меня душит отвращение. Я — по метафизическим соображениям — холостяк.
В 1940 году, во время «странной войны», я полюбил возвращаться домой за полночь. Жил я тогда на улице Соммерар. Как-то раз ко мне подошла нетвердой походкой старая проститутка с седыми волосами. Она попросила проводить её домой, опасаясь облавы. Мы немного поболтали. На следующую ночь она встретилась мне опять. Мы познакомились. Теперь она каждую ночь, часа в три, когда я обычно возвращался, ждала меня на обычном месте, чтобы поговорить, нередко — до утра. Так продолжалось до вступления немцев в Париж, после чего она исчезла. У неё был поразительный талант изображать человека или обстановку и жесты настоящей трагической актрисы. Однажды, когда я ополчился на весь мир, на всех этих спящих вокруг вшиварей, как я их назвал, она — с выразительностью, достойной лучших сцен мира, — подняла руки и глаза к небу и бросила: «А этот вшиварь там, наверху!»
Cлайд с цитатой