Если бы я мог еще верить в счастье, я бы искал его в монотонности житейских привычек.
Столичный шум меня тревожит;
Всегда в нем грустно я живу.
Если бы я мог еще верить в счастье, я бы искал его в монотонности житейских привычек.
О чем же думал он? о том,
Что был он беден, что трудом
Он должен был себе доставить
И независимость и честь...
Но злобно мной играет счастье:
Давно без крова я ношусь.
Куда подует самовластье;
Уснув, не знаю, где проснусь.
Взять жену без состояния — я в состоянии, но входить в долги для ее тряпок — я не в состоянии.
Твердо уверенный, что устарелые формы нашего театра требуют преобразования, я расположил свою трагедию по системе Отца нашего Шекспира.
«Полтава» не имела успеха. Вероятно, она и не стоила его; но я был избалован приемом, оказанным моим прежним, гораздо слабейшим произведениям; к тому же это сочинение совсем оригинальное, а мы из того и бьемся.
Каков я прежде был, таков и ныне я:
Беспечный, влюбчивый. Вы знаете, друзья,
Могу ль на красоту взирать без умиленья,
Без робкой нежности и тайного волненья.
Уж мало ли любовь играла в жизни мной?
И не исправленный стократною обидой,
Я новым идолам несу мои мольбы.
Зорю бьют... из рук моих
Ветхий Данте выпадает,
На устах начатый стих
Недочитанный затих -
Дух далече улетает.
Какие б чувства ни таились
Тогда во мне — теперь их нет:
Они прошли иль изменились...
Мир вам, тревоги прошлых лет!
Так, полдень мой настал, и нужно
Мне в том сознаться, вижу я.
Но так и быть простимся дружно,
О юность легкая моя!
Благодарю за наслажденья,
За грусть, за милые мученья,
За шум, за бури, за пиры,
За все, за все твои дары.