— Ведьмы не носят виниловые наряды!
— Значит остроконечные шляпы и лохмотья — это их повседневный наряд?
— Ведьмы не носят виниловые наряды!
— Значит остроконечные шляпы и лохмотья — это их повседневный наряд?
— И давно колдуны обзавелись мобильными?
— Это не самое страшное — на улице меня ждет такси. Позвоните.
— Говоришь сама с собой?
— Энди, привет! Да, это старая привычка, постоянно разговариваю.
— Всегда приятно поговорить с интересным человеком...
— Эти демоны взрывостойкие, Пейдж сделай что нибудь!
— Липкая пакость!
[Телепортирует кислоту выпущенную демоном обратно в него]
— Липкая пакость?
— Ну а что, сработало же!
— «Неупокоеные души предаём мы заключению в могилы проклятые». На кой хрен, всё здесь блин, стихотворное.
— Стэн! Помоги, она сожжёт меня заживо.
— Двадцать восемь лет. Я проработал шерифом двадцать восемь лет, и меня ни разу не привязывали к столбу. А ты здесь ровно неделю...
— Стэн! Берегись, сзади!
— Гос-с-спади, баба! Тебе говорили, что ты похожа на пожёванную сраку? Ай! Я ненавижу эту работу.
— Значит... вы сожжёте меня на костре? — услышала она свой глухой голос.
— Ну что ты, милочка, — оскалился обвинитель. — Дрова нынче дороги. Конечно, не сожжём.
С губ сорвался облегчённый вздох.
— ... Всего лишь повесим.
— Нам придётся применить к тебе пытки.
— Это ещё зачем? — задрожала она. — Что это даст?
— Весьма немало, — сказал епископ. — Либо ты не выдержишь боль и признаешь, что ты ведьма. Либо ты выдержишь боль, и это докажет, что во время пыток дьявол лишил твоё тело чувствительности, а значит, ты ведьма.
— Могу я узнать как же она истолковала это видение?
— Что твой ребёнок несет всем ведьмам смерть.
— Я уже начинаю любить этого ребенка.
— Ты получила мои цветы?
— Да. «Прости, что пытался задушить тебя» — цветочнику нечасто приходится писать такие записки.
— Если любовь может сделать тебя человеком, почему ты не сказала ему, что ты русалка?
— То есть, генетический уродец с золотым рыбьим хвостом?
— Это разумный довод.