Владимир Владимирович Маяковский

– Я должен напомнить товарищу Маяковскому, – горячится коротышка, – старую истину, которая была ещё известна Наполеону: от великого до смешного – один шаг...

Маяковский вдруг, смерив расстояние, отделяющее его от говоруна, соглашается: – От великого до смешного – один шаг.

8.00

Другие цитаты по теме

Вчера шатаюсь пляжем. Пишу «Облако».

Выкрепло сознание близкой революции.

Поехал в Мустомяки. М. Горький. Читал ему части «Облака». Расчувствовавшийся Горький обплакал мне весь жилет. Расстроил стихами. Я чуть загордился. Скоро выяснилось, что Горький рыдает на каждом поэтическом жилете.

Все же жилет храню. Могу кому-нибудь уступить для провинциального музея.

Любовь любому рожденному дадена, —

но между служб,

доходов

и прочего

со дня на день

очерствевает сердечная почва.

Что кипятитесь?

Обещали и делим поровну:

одному — бублик,

другому — дырку от бублика.

Это и есть демократическая республика.

В мутной передней долго не влезет

сломанная дрожью рука в рукав...

Выбегу,

тело в улицу брошу я.

Дикий,

обезумлюсь,

отчаяньем иссечась.

Не надо этого,

дорогая,

хорошая,

дай простимся сейчас.

Я был на юге и читал стихотворение в газете. Целиком я его не запомнил, только лишь одну строфу:

В стране советской полуденной,

Среди степей и ковылей,

Семен Михайлович Буденный

Скакал на сером кобыле́.

Я очень уважаю Семена Михайловича и кобылу его, пусть его на ней скачет, и пусть она невредимым выносит его из боев. Я не удивляюсь, отчего кобыла приведена в мужском роде, так как это тоже после профессора Воронова операция мыслимая, но если по кобыле не по месту ударение сделать, то кобыла занесет, пожалуй, туда, откуда и Семен Михайлович не выберется.

— Бессмертие — не ваш удел!

— Зайдите через тысячу лет. Там поговорим.

Флоты — и то стекаются в гавани.

Поезд — и то к вокзалу гонит.

Ну а меня к тебе и подавно —

я же люблю! —

тянет и клонит.

Люди — лодки.

Хотя и на суше.

Проживёшь

своё

пока,

много всяких

грязных ракушек

налипает

нам

на бока.

А потом,

пробивши

бурю разозленную,

сядешь,

чтобы солнца близ,

и счищаешь

водорослей

бороду зеленую

и медуз малиновую слизь.

Скажем, такой Иван Тургенев

приезжает в этакий Париж.

Изящная жизнь, обеды, танцы...

Среди великосветских нег

писатель, подогреваемый «пафосом дистанции»,

обдумывает прошлогодний снег.