Ты еще не родился, а твоя жизнь уже ничего не стоила, так с какой стати все должно измениться сейчас?
... Она плакала.
Говорила не умолкая, сморкалась в его рубашку, снова лила слёзы, выплакивая двадцать семь лет одиночества...
Ты еще не родился, а твоя жизнь уже ничего не стоила, так с какой стати все должно измениться сейчас?
... Она плакала.
Говорила не умолкая, сморкалась в его рубашку, снова лила слёзы, выплакивая двадцать семь лет одиночества...
— И потом, что значит «была счастлива», «не была счастлива»? Идиотское слово... Счастлива! Счастлива! Ты весьма наивна, дочка, если полагаешь, будто мы приходим в этот мир, чтобы валять дурака и собирать цветочки...
— Конечно, я так не думаю. Благодаря тебе я прошла хорошую школу и поняла: наше главное предназначение — мучиться. Ты вбила мне это в голову...
— Я умерла? Это наконец случилось? — прошептала она.
— Конечно нет, милая моя! Конечно нет! Вовсе вы не умерли, ещё чего!
— А... — прошептала Полетта, закрывая глаза. — Ах...
Это её «ах» было просто ужасным. Короткое «ах» — и столько разочарования, отчаяния и уже смирения.
Ах, я не умерла... Ах, тем хуже... Ах, простите меня...
— Пусть тряпки и салфетки лежат в одном ящике, жизнь гораздо забавнее, если в ней есть место беспорядку…
Он сдался и прокручивал в голове одну и ту же заезженную песню: за что ему такая жизнь? Сколько ещё придётся терпеть? Как от всего этого избавиться? За что такая жизнь? Сколько ещё придётся терпеть? Где искать спасения? За что?
... Она плакала.
Говорила не умолкая, сморкалась в его рубашку, снова лила слёзы, выплакивая двадцать семь лет одиночества...
Сегодня тебе хочется одного — сдохнуть, а завтра просыпаешься и понимаешь, что нужно было всего лишь спуститься на несколько ступенек, нащупать на стене выключатель и увидеть жизнь в совсем ином свете…