Василий Васильевич Розанов. Последние листья

Какое каннибальство... Ведь это критики, то есть, во всяком случае, не средние образованные люди, а выдающиеся образованные люди.

Не я циник, а вы циники. И уже давним 60-летним цинизмом. Среди собак, на псарне, среди волков в лесу — запела птичка.

Лес завыл. «Го-го-го. Не по-нашему».

Каннибалы. Вы только каннибалы. И когда вы лезете с революциею, то очень понятно, чего хотите: — Перекусить горлышко.

И не кричите, что вы хотите перекусить горло только богатым и знатным: вы хотите перекусить человеку.

Нет, вы золочёная, знатная чернь. У вас довольно сытные завтраки. Вы получаете и из Финляндии, и от Японии. Притворяетесь «бедным пиджачком». Вы предаёте Россию. Ваша мысль — убить Россию, и на её месте чтобы распространилась Франция «с её свободными учреждениями», где вам будет свободно мошенничать, потому что русский полицейский ещё держит вас за фалды.

0.00

Другие цитаты по теме

... дело в том, что «драгоценные металлы» так редки, а грубые попадаются сплошь. Это и в металлургии, это и в истории. Почему железа так много, почему золото так редко? Почему за алмазами надо ехать в Индию или Африку, а полевой шпат — везде. Везде — песок, глина. Есть гора железная — «Благодать». Можно ли представить золотую гору? Есть только в сказках. Почему в сказках, а не в действительности? Не всё ли равно Богу сотворить, природе — создать? Кто «всё мог», мог бы и «это». Но нет. Почему — нет? Явно не отвечает какому-то плану мироздания, какой-то мысли в нём. Так и в истории.

Почему я воображаю, что мир должен быть остроумен, талантлив? Мир должен «плодиться и множиться», а это к остроумию не относится. Великий инстинкт подсказывал мне истину. Из человечества громадное большинство, из 10000 — 9999 имеют задачею — «дать от себя детей», и только 1 — дать сверх сего «кое-что». Только «кое-что»: видного чиновника, хорошего оратора. Поэт, я думаю, приходится уже 1 на 100 000; Пушкин — 1 на биллион «русского народонаселения». Вообще золота очень мало, оно очень редко. История идёт «краешком», «возле болотца». Она собственно не «идёт», а тащится. «Вон-вон ползёт туман, а-гро-мадный». Этот «туман», это «вообще» и есть история.

Без монастыря в душе́ невозможна никакая сила. Это и для полководца (Суворов, деревня, история воспитания) верно, и для поэта. Не говоря о мыслителе. Человечество погибает в толпе, толпою и от толпы. ... человек может воспитываться только когда он один. В сущности, каждый из нас воспитывается от звезды, дерева и ночи. От сада, леса, тайны Неба. От пустыни... От сокровеннейшего, чем всё это: что он ОДИН. Тогда из него подымаются леса, дерева, сады, небеса. Потому что человек божествен и всемирен. Клуб — пустыня. Азиатчина, монголы. «Конь Тамерлана всё вытоптал». И этот Тамерлан — просто суета. О, она теперь могущественнее всего. Но подождите. Суета умрёт через суету. Люди будут всё меньше, жизнь всё меньше, всех стошнит, — желудок очистится и больной (человечество) выздоровеет. Только надо, чтобы гадость дошла до окончательной гадости.

«Первое место» — оно страшное. Оно названо в книгах ПРЕСТОЛ. И сидеть на нем — одному Богу.

Люди попаляются, приближаясь к нему. И гибнут. Погибли персы, греки, царство Александра Македонского, Рим. Царство Наполеона и «французские идеи». Теперь, я убеждён, погибнет Германия. Но все рвутся вперёд. Тайным образом именно — к ПРЕСТОЛУ. И сожигаются.

«Не стремиться вперед» свойственно двум: раку и русским. Рак так устроен. А у русских есть классическая лень. Лень — охрана Руси. Это-то и есть её тайный омофор. Пока Русь ленива — она не заблудится и не погибнет. «Ну его к чёрту — торопиться».

Мысль моя, — пожалуй основная или одна из основных для «всего Розанова», — состоит в том, что Россия и русские призваны выразить вечность и высшесть «частного начала» в человеке и человечестве, что они не по судьбе, а по идеалу и желанию останутся вечным «удельным княжеством» Божиим на земле, вечным «уездом» в политической системе царств, вечно «на вторых ролях» в духовном мире, философии, сознавая, чувствуя и исповедуя, что «Высшее» — Богу, у Бога, что там «Бог сидит» и заглядывать сюда человеку не только не должно, но и опасно, грешно, страшно.

Бог — велик. А мы — маленькие. И пусть это будет (останется вечно).

С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русскою Историею железный занавес.

— Представление окончилось.

Публика встала.

— Пора одевать шубы и возвращаться домой.

Оглянулись.

Но ни шуб, ни домов не оказалось.

Все победы Суворова не принесли столько пользы России, сколько ей принесли вреда ссылки «на пример Суворова». Мы перестали вооружаться, учиться, — но самое главное: вооружаться, — все твердя и тараторя, что «пуля дура, штык молодец», и веря в «быстроту, глазомер и натиск». В пору огнестрельного оружия мы («штык — молодец»), в сущности, вернулись к эпохе холодного оружия: колоть и рубить. Мы потеряли военное искусство. И вот: едва могли победить Турцию, побеждены Японией и очутились без снарядов перед Германией. Что около этого, в сущности, «падения Державы» такие мелочи, как земская реформа, судебная реформа и хвастливая Государственная Дума.

Я думаю — цари это знают. И думают: «Не то! не то!» — когда галочье стадо лезет, кричит, взывает и умоляет: «Еще реформу — хотя ма-лю-сень-кую». Цари наши видят дальше и лучше, чем общество. Но бессильны поправить дело, слишком запущенное.

Русь слиняла в два дня. Самое большее — в три. Даже «Новое Время» нельзя было закрыть так скоро, как закрылась Русь. Поразительно, что она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей. И собственно, подобного потрясения никогда не бывало, не исключая «Великого переселения народов». Там была — эпоха, «два или три века». Здесь — три дня, кажется даже два. Не осталось Царства, не осталось Церкви, не осталось войска, и не осталось рабочего класса. Что же осталось-то? Странным образом — буквально ничего.

Революционеры берут тем, что они откровенны. «Хочу стрелять в брюхо», — и стреляет. До этого ни у кого духа не хватает. И они побеждают. И победа революционеров, или их 50-летний успех, основывается на том, что они — бесчеловечны, а «старый строй», которого, «мерзавца», они истребляют, помнит «крест на себе» и не решается совлечь с себя образ человеческий. Они — голые. Старый строй — в одежде. И они настолько и «дышат», насколько старый строй не допускает себя тоже «разоблачиться».

Я вот лично считаю, что не надо врать себе по поводу того, что было до революции, и не надо врать себе по поводу того, что было после революции. У нас потому что, в основном, люди разделились на два лагеря — одни врут про то, что было до 17-го года, другие врут про то, что было после 17-го года и отстаивают друг перед другом вот эту их мифическую действительность. Идеализируют! Одни говорят, что до 17-го года была просто райская жизнь, а потом наступила катастрофа, а другие говорят, что до 17-го года был ужас, а вот после 17-го года началась настоящая райская жизнь. Проиграли и те и другие, проиграла в целом Россия, которая лет на десять погрузилась в разруху. Для меня важна Россия, как цивилизация, которая продолжается в истории, потому что она, действительно, особенная. И вот так вот, каждый раз устраивать какие-нибудь погромы, оправдывая это целями свободы, равенства и братства, улучшения благосостояния, справедливости, ну это понятно, всё это ясно, но, к сожалению, чаще всего всё это делают люди, для которых доказательство правоты их идей важнее России. Вот у нас есть два таких лагеря непримиримых, одни идеализируют все, что было до революции, другие, всё, что после революции. Вот например, какие-нибудь коммунисты, как начнут что-нибудь доказывать... а когда про 91-й год им говоришь — они говорят: «Нет, это случайность! Тут было два предателя и вот это самое...». То есть тогда, в 1917 году они вам подведут целую базу — что это: «О! Это закономерности классового развития и Маркс и Энгельс всё это описали, история развивается по спирали...» А в 91-ом году? «А в 91-ом — это два предателя!» Хорошо устроились!

Если бы вы только знали, Мадам Иванова, как вы были правы, то есть абсолютно всегда были правы по поводу моей несчастной жизни! Сколь часто вспоминал я вас в своих скитаниях по свету. Помните, «революционер без штанов»? Правильно! Именно так их, мадам! Сразу хочу сказать, расстался со своими убеждениями, простительными только для глупой юности! Да и господа, увлечённые мировыми идеями, не имеют минуты подумать о штанах! А именно о них, о презренных этих штанах, думать-то надобно нам, интеллигентам! О процветании народа, о хлебе насущном... Идеи... Идеями сыт не будешь. Идеи сытому нужны, а не голодному. А мы ещё так голодны. Голодна́ Россия, братцы, голодна́...