Только о двух вещах мы будем жалеть на смертном одре — что мало любили и мало путешествовали.
Перед любовью бессильны ужас и мрак смерти.
Только о двух вещах мы будем жалеть на смертном одре — что мало любили и мало путешествовали.
Теперь я знаю, что такое смерть, но бессмертие стало понятнее. Жизнь — не для счастия: в этой мысли заключено великое утешение. Жизнь — для души; следственно, Маша не потеряна.
Как я могу это знать, почему я так непоколебимо убежден, что смерть не разлучает нас с теми, кого мы любим?
Потому что ты, кого я люблю сегодня потому что она и я умирали уже миллионы раз до этого, и вот мы снова в эту секунду, в эту минуту, в этой жизни снова вместе! Смерть не более разлучает нас, чем жизнь!
Глубоко внутри души каждый из нас знает вечные законы, и один из них состоит в том, что мы всегда будем возвращаться в объятия того, кого мы любим, независимо от того, расстаемся ли мы в конце дня или в конце жизни.
Смерть случается со ста людьми из ста, не с девяносто девятью, а со ста людьми. Стоит ли из-за неё переживать, если придёт момент, когда она ко мне постучится и скажет: «Ну что ж, пора!» Я думаю, страшнее всего — это когда она ко мне постучится, а я, оглянувшись на свою жизнь, буду очень сильно сожалеть, что у меня была возможность, а я не рискнул.
Разве идеалы существуют для того чтобы их достигнули? Разве мы, люди, живем для того чтобы отменить смерть? Нет, мы живём чтобы бояться её, а потом снова любить, и как раз благодаря ей жизнь так чудесно пылает в иные часы.
Время – великий иллюзионист и фокусник, умеющий прикрывать очевидное и сглаживать острые углы. Только эти прикрытие и сглаживание – мнимые. Оно ничего и никогда не стирает, – разве что прячет самое невыносимое в дальние уголки памяти, куда не просто добраться. Там, в первозданной чистоте красок, звуков и ощущений, продолжает жить все, – от сокрушительных поражений, боли и смерти, до тончайших нюансов наслаждения, красоты и… любви.