Когда решается судьба огромного состояния, человеческая алчность разливается по крови, словно яд.
Грубость — это всего лишь проявление страха. Люди боятся не получить желаемое. Стоит самому мерзкому человеку почувствовать, что его любят, и он раскрывается, как цветок.
— Я не сержусь на Сержа. Никому нельзя ставить в укор отсутствие моральной устойчивости. Он малодушный трус. Это не его вина.
— Ну, как посмотреть.
— Всегда уместно сказать: «Как посмотреть». Конечно, как посмотреть.
— Конечно, как посмотреть. А как же еще?
— Не спорю, ты прав. Конечно, как посмотреть. И все-таки я задушу эту болотную крысу.
Ты выглядишь изумительно, дорогая, изумительно! Блестящая работа! Не знаю, что за крем они используют в морге, но мне нужен рецепт. Ей-богу, ты уже много лет не была так свежа.
Добродетель способна мотивировать отдельных людей, но для больших групп общества, цивилизации этой силы недостаточно. Народы не бывают добродетельными, хотя порой они думают иначе. Человечество в массе своей демонстрирует торжество алчности над добродетелью.
Ей надоело бродить по парку, но и вернуться в дом она ещё не готова. Неужели в жизни больше негде существовать – только «в доме» или «вне дома»? Неужели человеку больше негде быть?
... ничто не могло заполнить пустоту, образовавшуюся в его жизни после отъезда человека, которого он любил как брата.
Рагнара всегда любили больше меня. Мой отец. И моя мать. А после и Лагерта. Почему было мне не захотеть предать его? Почему было мне не захотеть крикнуть ему: «Посмотри, я тоже живой!» Быть живым — ничто. Неважно, что я делаю. Рагнар — мой отец, и моя мать, он Лагерта, он Сигги. Он — всё, что я не могу сделать, всё, чем я не могу стать. Я люблю его. Он мой брат. Он вернул мне меня. Но я так зол! Почему я так зол?
Жизнь человека — темная машина. Ею правит зловещий гороскоп, приговор, который вынесен при рождении и обжалованию не подлежит. В конечном счете все сводится к нулю.
Cлайд с цитатой