Джордж Мартин

Лучшее фэнтези написано на языке мечты. Оно такое же живое, как мечта, реальнее, чем сама реальность... по крайней мере, на миг, долгий волшебный миг перед тем, как мы проснёмся. Фэнтези — серебро и багрянец, индиго и лазурь, обсидиан с прожилками золота и лазурита. А реальность — это фанера и пластик, окрашенные в грязно-коричневые и желтовато-зелёные тона. Фэнтези имеет вкус хабанеры и мёда, корицы и гвоздики, превосходного красного мяса и вина, сладкого, словно лето. Реальность — это бобы и тофу, а в конечном итоге — прах; это бесконечные магазины Бербанка, дымовые трубы Кливленда, парковки Ньюарка. А фэнтези сравнимы с башнями Минас Тирита, древними камнями Горменгаста, залами Камелота. Фэнтези летает на крыльях Икара, а реальность пользуется Юго-Западными авиалиниями. Почему наши мечты оказываются такими маленькими и скромными, когда исполняются?

По-моему, мы читаем фэнтези, чтобы вернуть утраченные краски, ощутить вкус пряностей и услышать песню сирен. Есть нечто древнее и истинное в фэнтези, затрагивающее глубокие струны в наших душах. Фэнтези обращается к спрятанному глубоко в нас ребёнку, который мечтает, что будет охотиться в лесах ночи, пировать у подножия гор, и найдёт любовь, которая будет длиться вечно где-то к югу от Оз и северу от Шангри-Ла.

Пусть оставят себе свой рай. Когда я умру, то лучше отправлюсь в Средиземье.

8.00

Другие цитаты по теме

— Какой персонаж больше всего похож на вас? На какого вы хотели бы быть похожим? И каким из них вы бы ни за что не хотели стать?

— Мне легче и приятнее всего писать от лица Тириона. Я бы хотел сказать, что похож на него, несмотря на все его недостатки. Но, увы, я не Тирион. Он невероятно остроумен, а я нет. Он острит постоянно, а я иногда неделями ломаю голову, чтобы придумать эти остроты. В реальной жизни я тот самый человек, который постоянно сетует про себя: «Черт, вот как мне надо было тогда сказать, почему же я не додумался три недели назад». Боюсь, на самом деле я больше похож на Сэмвелла Тарли. Добрый старина Сэм. Ну, а хотел бы я быть, естественно, Джоном Сноу — байроническим и романтическим героем, в которого влюблены все девушки. А боюсь я стать Теоном Грейджоем. Парень, который тоже хочет быть Джоном Сноу, но его собственные эгоистические импульсы оказываются сильнее. Он постоянно борется сам с собой за то, чтобы стать героем. Он и Джон — оба были воспитаны Эддардом Старком в его семье, оба были в этой семье чужими, оба аутсайдеры, но Джону удается с этим справиться, а Теону — нет: его съедают зависть и жалость к себе.

Когда мужчина знает, что завтра может погибнуть, он хочет оставить что-то после себя. Когда женщина знает, что её мужчина завтра может погибнуть, она отчаянно хочет, чтобы он оставил ей частичку себя. Поэтому, множество детей рождается во время войны. Это нелогично, ведь если мужчина — или женщина — действительно погибнут, тяготы и лишения неизбежны, однако человеческое сердце редко подчиняется законам логики.

Меня раздражает, когда я смотрю фильм или читаю книгу, и главный герой ввязывается в невероятно опасную авантюру вместе своими шестью товарищами... Но никто не умирает. В лучшем случае, один из них в какой-то момент оказывается ранен. Но в итоге всё выбираются невредимыми.

— Не хочу. С тобой спорить – себе дороже. Никогда не поймешь, серьезно ты или блефуешь. И вообще, чего зацепился за эту тему? Тоже хочешь спать в кровати Адрианы? На условиях «не прикасаться, не дергаться» и что там еще? – беззлобно буркнул полукровка.

— А ты – нет? – резонно заметил я, невольно улыбнувшись.

— Ой, ну, тебя. Спи лучше, — отмахнулся Тайлер и затих.

В настоящей жизни самое сложное в сражении между добром и злом — понять, где что.

— Что ж, возвращаемся. Привал продлим до обеда и лишь потом отправимся. А пока пусть все отдыхают. Ведь, я так поняла, ночью все расчищали вход в эти подземные коридоры? — деловито спросила я.

— А что не так со входом? — насторожился Эррор, но я его проигнорировала.

— Да, мы торопились как могли, — ответил на мой вопрос Ринальдо.

— Нет, ты мне ответь! Что вы уже там сделали? — занервничал Эррор.

— Кстати, а что это за место? — все продолжала игнорить бога я. Хоть как-то отыграюсь за его выходку с невидимостью.

— Могла бы и у меня спросить. Я бы ответил, — пожал плечами он.

— Подозреваю, это одно из тайных мест, куда приходил великий Эррор, когда наведывался в наш мир. Но, как видишь, уже давно находится в глубоком запустении, — ответил Ринальдо.

— Эй! Какое еще запустение? Ну, не прибрано немножко, так что теперь, позорить меня? Будет время — подмету полы, а пока и так сойдет! — оскорбился бог. Я едва удержалась, чтоб не прыснуть со смеху.

— Ладно, пошли к дыре. Скорей всего, здесь есть еще несколько выходов, но лучше выйти тем лазом, которым мы сюда попали, — предложил Дейярд.

— Дыре? Он сказал «дыра»? Вы что с моим домом сделали, варвары?! Сами потолок в коридоре разрушили, а на пыль жалуетесь? Вот кто вы после этого?! У меня просто нет слов! — высказался Эррор и исчез. Я едва слышно с облегчением вздохнула. Честно говоря, нервы уже начали сдавать.

Мои издатели, HBO и читатели хотят следующую книгу. Но никто не хочет ее сильнее, чем я. Когда я сгибаюсь под этим давлением, я напоминаю себе, что судить обо мне будут по книгам. Если их будут читать через лет 50, никто не будет говорить, что достоинством книги является то, что она вышла в срок. Будут оценивать содержание.

— Бедная я бедная! Несчастная я несчастная! Совсем мне не везет!

А Гомункул возмущенно всплеснул лапками:

— Тебе не везет? Да это мне не везет! Я, между прочим, должен был появиться на белый свет добрым молодцем красоты неописуемой.

Анжело хрюкнул, мы перестали барахтаться на коврах.

— Ручищи — во! Ножищи — во! Плечищи — во! — продолжал свою речь крыс, подпрыгивая и разводя в стороны короткие лапки. Потом грустно признался: — А ингредиентов хватило лишь на крысу. Ну и кто после этого невезучий?

Лейя немножко подумала, возведя глазки к потолку, и вынесла решение:

— Я.

Крысак замер, раскрыв рот, а парни загоготали.

Мы должны запоминать хорошие и благородные события и прощать людей, когда они оступаются, прощать моменты эгоизма, потому что мы все этим грешим. Когда мы прощаем других людей, мы, по сути, прощаем себя. Искупление должно быть возможным.

— Бабуля! Мы же тебе колокольчик подарили!

— Ты еще меня поучи! – с готовностью вскинулась бабуля. – Повесь его себе на шею да брякай, как коза молодая!

— Ну все, сейчас начнется светопреставление, – обреченно вздохнула Ланка.