Надо мной загорелись три знакомые звезды. Они не звали меня — они меня отпускали, отпускали в черную Вселенную, по которой я много раз странствовала.
— Он тебя не ударит...
— Это ты так думаешь, а проверять мне!
Надо мной загорелись три знакомые звезды. Они не звали меня — они меня отпускали, отпускали в черную Вселенную, по которой я много раз странствовала.
Он поцеловал меня на глазах у всех, и я тут же забыла, что в комнате есть кто-то ещё. На сердце вдруг стало удивительно легко: ни преград, ни недоразумений, ни обид — только мы, я и он; раскаленная магма растеклась по телу, плавя последние сомнения.
Он постоянно касался моего лица и волос, мы часто держались за руки — но ведь на это тело все так реагировали, испытывая ко мне исключительно платонические чувства.
Глаза оставались такими же синими, какими я их запомнила — якорь, который удерживал меня на этой планете.
Я погрузилась в черноту, которая вдруг стала светлеть, изменяться. Вместо черной дыры передо мной закружился синий свет — теплая, живая, сверкающая синева... Я поплыла вперед, не испытывая страха.
Сердце дрогнуло и забилось... Мне хотелось смеяться над собой. Мой родной, любимый Джаред шел меня убивать.
Он откинул облако золотых волос с моего лица и прижал к моей щеке большую ладонь, в которой спокойно поместилось бы все мое лицо, от подбородка до лба. От этого прикосновения по моей коже словно пробежал электрический заряд. Стало щекотно внизу живота.
Человеческая любовь, коварная, не признавала правил: иногда ее дарили просто так — как это произошло с Джейми; иногда на то, чтобы ее заслужить, требовалось время и тяжелый труд — например, с Йеном; а иногда ее было не добиться никакими стараниями, и такая безнадежная любовь разбивала сердце — с Джаредом.