Напиваясь, вы не разрушаете ничего, кроме самого себя.
Многие люди склонны преувеличивать отношение к себе других — почему-то им кажется, что они у каждого вызывают сложную гамму симпатий и антипатий.
Напиваясь, вы не разрушаете ничего, кроме самого себя.
Многие люди склонны преувеличивать отношение к себе других — почему-то им кажется, что они у каждого вызывают сложную гамму симпатий и антипатий.
— Странная вы все-таки женщина, Николь.
— Ну что вы! — поспешно возразила она. — Самая обыкновенная. Верней, во мне сидит с десяток самых обыкновенных женщин, только все они разные.
— Почему вы не идете к своим друзьям, Эйб? Разве вам не приятно их общество?
— Очень приятно. До того приятно, что чем от него дальше, тем лучше.
Беда в том, что, когда ты трезв, тебе ни с кем не хочется знаться, а когда пьян, никому не хочется знаться с тобой.
... человек должен быть мастером своего дела, а если он перестал быть мастером, значит он уже ничем не лучше других, и главное — это утвердиться в жизни, пока ты ещё не перестал быть мастером своего дела.
Ей было и жаль его, и противно от прикосновений его липкой руки, но она мило улыбалась, будто всю жизнь только и делала, что беседовала с людьми, у которых заплетается язык. Мы часто относимся к пьяным неожиданно уважительно, вроде того, как непросвещённые народы относятся к сумасшедшим. Не с опаской, а именно уважительно. Есть что-то, внушающее благоговейный трепет, в человеке, у которого отказали задерживающие центры и который способен на всё. Конечно, потом мы его заставляем расплачиваться за этот миг величия, миг превосходства.
— Ты меня сейчас очень любишь, да? — прошептала она. — Я не требую, чтобы ты всегда любил меня так, но я прошу тебя не забывать этот вечер.
Где-то в глубине самой себя я всегда буду такая, как я сейчас.