Слёзы, эти надёжные защитники маленьких детей от всех невзгод
Взрослым всегда приятно, если то, что они выдумали, оказывается правдой. Ради маминой правды можно и соврать
Слёзы, эти надёжные защитники маленьких детей от всех невзгод
Взрослым всегда приятно, если то, что они выдумали, оказывается правдой. Ради маминой правды можно и соврать
Удивительно бездонна детская чаша познания. Не испить жаждущему. Пока он, увы, не повзрослеет. И его не перестанут переполнять до краёв следы капель дождя на мокром песке, рваная страсть открытого огня, нежное изумрудное волнисто-колеблющееся кольцо бесконечности не окажется обычной водорослью ламинарией, а запах сирени не станет таким же обычным и неинтересным для обоняния, как старый английский замок для старого русского слесаря
– Нет, детка, ты не невидимка. Ты – видимка. Ты видишь то, на что другие только смотрят, – говорит дедушка. – И я плачу не по Дику. Я плачу по неспособности любить всех, кого должен любить.
– А разве любить должны?
– Нет, Полюшка. Не должны. Оттого я и плачу. Идём домой.
Мне хотелось захныкать. Не заплакать, а именно захныкать, словно маленькому ребёнку. Плачут от горя, а хнычут — от беспомощности.
Один врач находился у царя, когда к тому вошел придворный, у которого недавно родился сын.
И спросил царь у вошедшего:
— Как поживает твой ребенок? И сколько ему времени?
Ответил придворный:
— Он чувствует себя хорошо. Ему уже семь дней.
Спросил его врач:
— Он умный ребенок?
Ответил придворный:
— Ты разве не слышал, что я сказал царю? Ему ведь только семь дней. Почему же ты спрашиваешь меня о его уме?
Сказал ему врач:
— Если новорожденный обладает ясным взглядом и мало плачет — это признаки ума.
Он плачет и, как лист, сдержать не может дрожи.
Дитя, что ей всего дороже,
Нагнувшись, подняла двумя руками мать,
Прижала к сердцу, против дула прямо…
— Я, мама, жить хочу. Не надо, мама!
Просто маленький будущий автор, как и все маленькие максималисты-бунтари, не признавал за людьми права на разность. Такое право он признавал только за собой.