... они живут в толпе, но умирают в одиночестве.
Это очень простая и ясная истина, немного нелепая, но её трудно открыть для себя и тяжело выносить. Люди умирают, и они несчастны.
... они живут в толпе, но умирают в одиночестве.
Это очень простая и ясная истина, немного нелепая, но её трудно открыть для себя и тяжело выносить. Люди умирают, и они несчастны.
Женщина с верхнего этажа покончила с собой, выбросившись из окна. Ей было тридцать один год, сказал один из жильцов, – этого довольно, и если она успела пожить, то можно и умереть. В доме ещё бродит тень драмы. Иногда она спускалась и просила у хозяйки позволения поужинать с ней. Внезапно она принималась целовать её – из потребности в общении и теплоте. Кончилось всё это шестисантиметровой вмятиной на лбу. Перед смертью она сказала: «Наконец-то!»
У каждого своя смерть, он должен пережить её в одиночку, и тут никто не в силах ему помочь.
Брошена. Короткое глупое слово. Можно тысячу раз читать об этом в книгах, тысячу раз думать, что не найти сюжета банальней. Это так… Но лишь до тех пор, пока не бросят тебя. А тогда можно до бесконечности говорить о банальности тусклому зеркалу, откуда бессмысленно глядят на тебя пустые погасшие глаза.
Когда хороший человек умирает, это должно влиять на мир, кто-то должен заметить, кто-то должен расстроиться.
Я знаю, что в Париже я умру.
В знакомый мне осенний день дождливый,
в четверг, как и сегодня, поутру
меня найдут спокойным, молчаливым.
Стихи, друзья мои… Гляжу в камин,
локтями оперевшись на колени.
Всю жизнь дороги, и всегда один,
как и сегодня в этот день осенний.
Сесар Вальехо умер. Никому
он зла не делал. Но его жестоко
все били, все… Свидетели тому
четверг и дождь, и путь мой одинокий.
Вальехо умер. Мир его отверг.
Всё будет так же: дождь… один… четверг…
... нет ничего хуже, чем чувствовать, что никому нет дела — существуешь ты на свете или нет, что никому не интересны твои представления о жизни, что мир превосходнейшим образом может обойтись без твоего беспокойного присутствия.
Я стал представлять, сколько миллионов людей в эту минуту осознали собственную никчёмность и убожество только потому, что оказались в одиночестве сегодня вечером, и вчера, и, быть может, завтра тоже будут одиноки.
— Моя жизнь словно заперта в коробке.
— Человека можно запереть в коробке, только когда он умрет.