болезнь

Душа есть у каждого, как зубы или горло.. И точно так же она может заболеть, правда, несравнимо больнее, чем зубы или горло.

Диагностика достигла таких успехов, что здоровых людей практически не осталось.

И все равно я немного ненавидел Уилла, потому что из-за него я смотрел на близких мне людей с точки зрения того, что их прикончит: больное сердце, больная печень, вот эту кто-нибудь придушит...

Как говорила вдова человека, умершего после консилиума трёх лучших врачей Парижа: «Но что же он мог сделать один, больной, против троих — здоровых?»

Большая часть болезней происходит от того, что мы вводим вовнутрь себя.

Скажи мне, что ты ешь, и я скажу, чем ты болеешь.

— Мне не надо помогать, я в полном порядке, мне моя жизнь нравится, вот ты музыку сочиняешь и сочиняй, а я сына лечу и я его вылечу.

— А я больше не сочиняю, женщин композиторов не бывает.

— Мне сказали, что пацан не проживет и года, а он живет уже пять. Мне стало плевать, что говорят люди, их слова ничего не значат, слова — это так звуковая вибрация.

Я хочу примириться с тою,

Что обижена мною была.

Я её проклинала когда-то,

До сих пор меня гложет вина -

Так больная врачей умоляла,

Сознавая свой близкий конец.

И, конечно, она не мечтала,

Что Господь ей готовит венец.

И нашли милосердные сёстры

Ту племянницу для примиренья.

А теперь не смолкают вопросы,

Как могла получить исцеленье

Та — с четвёртою степенью рака?

Но и в наше случается время:

Милосердная сила прощенья

Убирает проклятия бремя!!

И если с тобой приключилось расстройство желудка, то быстрее и эффективнее будет принять активированный уголь, чем менять субмодальности запаха и оптимистично добавлять света в картинку.

Особенность любой серьезной болезни в том, что, пока она прогрессирует, твои жизненные ценности постоянно меняются. Пытаясь выяснить, что для тебя важно, ты вынужден постоянно по-новому расставлять приоритеты.

Я знал — она много думает о своей болезни, ее состояние еще не улучшилось, — это мне сказал Жаффе; но на своем веку я видел столько мертвых, что любая болезнь была для меня все-таки жизнью и надеждой; я знал — можно умереть от ранения, этого я навидался, но мне всегда трудно было поверить, что болезнь, при которой человек с виду невредим, может оказаться опасной.