Можно слететь,
Улететь, налетаться.
Может уйти,
Либо остаться.
Я такой же, правда, и не менялся вовсе.
Мне ничего не надо, но, когда страшно, мы просим.
Много вранья за моей спиною пролетело,
Проходили недели, как взлёты и падения.
Терпела мама крики, и лопалось терпение!
Собрался уходить, хлопая дверью я.
Любовь — мгновение! Кто сердцем, кто по вене яд,
А для меня она осталась лишь вдохновением.
Меня жалели и терпели, я наоборот.
Всем было холодно, — метели... Ну, а мне тепло.
Скажи мне, Господи: зачем ты тогда послал?
Мне тяжело дышать, и я не знаю, что теперь сказать маме.
Самое первое слово... Знаешь, самое родное, что есть.
Мне бы не влезть в это болото чудес, где остаются навсегда,
Этот проклятый лес, где ходят люди — без лица, без правды.
Простите, люди, вы меня за всё! Эти слова — это чистая правда!
Помните, куда бы нас не занесло, что не всегда, а можно красиво падать.
Расстаются, когда ложь, засыпают, когда тьма,
И по телу, когда дрожь — разрешают сводить с ума.
Думаешь ли ты обо мне, лучше не знать.
Мне бы вернуть тот снег и успеть тебе сказать,
Как я хочу тебя и не пойму.
Так что насчёт той мечты, вдруг с небес сорвалась ко дну.
И когда метёт белых хлопьев круговерть,
Вновь она не спит и ждёт, что весна придёт быстрей, чем смерть...
В ее глазах дробит стекло огни вечерних этажей,
И где-то очень глубоко воет ветер в ней, в ней
И когда метёт белых хлопьев круговерть,
Вновь она не спит и ждёт, что весна придёт быстрей, чем смерть...
В ее глазах дробит стекло огни вечерних этажей,
И где-то очень глубоко воет ветер в ней, в ней
И снова тишина, в тёмной комнате страх и боль...
Я не знаю, чья здесь вина, не знаю, что со мной!
И нервы как струна и слова словно тихий вой,
Мама, я здесь одна, я так хочу домой...
Печаль и вкус песка, одиночество — тихий стон,
В висках стучит тоска, как погребальный звон.
И не вспомнить уже, когда — год назад или может, век
Ушла моя весна и выпал первый снег...