Людвиг Четырнадцатый

— А как это — «объегоривать»?

— Людвиг, ты что — дурак?

— Меня два дня не было...

Образ твой и все его оттенки

Я навеки в памяти унёс,

Жёлтый пух и тонкие коленки,

Чистый голос, милый рот и нос.

Дорогая мама, не сердись на сына,

В нём играет что-то, но не баловство,

Есть у сына тайна цвета апельсина,

Или даже солнца, солнца самого.

Мне легко и просто влезть на ту осину,

Одолеть шакалов всех до одного.

У меня есть тайна цвета апельсина,

Или даже солнца, солнца самого.

Я горю, пылаю жарче керосина,

Мне бы увидаться, больше ничего,

С этой милой тайной цвета апельсина,

Или даже солнца, солнца самого.

— Видишь ли, раньше я считала, что мудрость — это что-то вроде справедливости. Теперь у меня иное мнение. Мне кажется, что мудрость — это что-то вроде моих штор.

— Ну причём здесь шторы?

— Я считаю, что мудрость ближе к осторожности… А шторы — это так, символ.