Корморан Страйк

— Что нам за всеми охотиться?

— Да.

— А по счетам с чего платить будем?

— Я сообщу коммунальным службам, что мы борцы за справедливость.

Меня зовут Корморан Страйк, я работаю на семью Лулы Лэндри. Я объясню вам последствия записей личных разговоров и проигрывание третьим лицам без разрешения сторон. Но сначала вы дадите прослушать эти аудиофайлы мне.

— Ну что, ты все уладил? Снова стал героем?

— Все не поправишь, но...

— Нет... нет, жизнь есть жизнь.

Кто не заглядывал в городское чрево, тому не понять, что Лондон – это особый мир. Его можно презирать как средоточие власти и денег, недоступных другим британским городам, но надо сознавать, что нищета имеет здесь особый привкус, что здесь все имеет высокую цену, что непреодолимая пропасть между теми, кто преуспел, и всеми остальными здесь болезненно режет глаз.

— Мы оставим солидные чаевые.

— Спасибо, солнышко.

— Меня официантки солнышком не зовут.

— Потому что ты не оставляешь солидные чаевые.

— Энси сказал, что ты хороший коп.

— Мне Энсин сказал, что ты спас ему жизнь и болеешь за «Арсенал». Так и не сказать, что из этого хуже.

— В первом случае, он преувеличивает.

— Дэниэл Чард считает, что у рукописи мог быть не один автор.

— Это и правда интересная догадка. Ну вот, как-то так. Во многом там видно классического Куайна, весь этот шок и ужас, но в других моментах... Ну, в общем я редактировал его произведения больше двадцати лет, но ни разу не видел у него точку с запятой. А в этой рукописи их несколько. Это не то, чему внезапно учишься в последние годы карьеры.

— Меня пять минут назад моя сумочка устраивала...

— Пойдет. Но модный сейчас бирюзовый, не бери...

— Думаете у Фэнкорта был мотив убить Куайна?

— Ну, очевидно из-за слухов, что Эндрю сам написал пародию на роман жены.

— Это возможно?

— Способен ли Фэнкорт на убийство? Пишет он о ненависти хорошо. Эта злость откуда-то исходит, даже если скрывается. Так писатель выдает себя. Неосознанно вписывает в текст больше, чем хочется.

Каждая новая ложь вплеталась в ее существо, в ткань ее жизни, а потому находиться с нею рядом, любить, добиваться правды и сохранять при этом рассудок становилось все труднее. Как же произошло, что он, который с ранней юности испытывал потребность расследовать, узнавать наверняка, извлекать истину из каждой головоломки, без памяти и без срока влюбился в женщину, которая врала так же легко, как дышала?