Гарри Галлер

Я разочарованно пошел дальше, не зная куда, никаких целей, никаких устремлений, никаких обязанностей для меня не существовало. У жизни был отвратительно горький вкус, я чувствовал, как давно нараставшая тошнота достигает высшей своей точки, как жизнь выталкивает и отбрасывает меня...

Ты любишь меня сегодня почти так, как это обычно бывает у любящих на прощание, напоследок.

Когда в одной душе и в одной крови сходятся два заклятых врага, жизнь никуда не годится...

Повеситься, может быть, трудно, я этого не знаю. Но жить куда, куда труднее.

У меня не хватило дыхания. Тысячи вещей надо было сейчас сказать десятью словами.

Всякий высокий юмор начинается с того, что перестаешь принимать всерьез собственную персону.

Позднее Гермина сообщила мне любопытную вещь. Она сообщила, что после того разговора Пабло сказал ей насчет меня, чтобы она бережней обходилась с этим человеком, он ведь, мол, так несчастен. И когда она спросила, из чего он это заключил, тот сказал: «Бедняга, бедняга. Посмотри на его глаза! Неспособен смеяться».

— Не смейтесь, господин Галлер.

— О, я смеюсь только над самим собой.

— Чего же ты ещё хочешь?

— Я хочу большего. Я недоволен тем, что я счастлив, я для этого не создан, это не мое призвание. Мое призвание в противоположном.

Мы, люди интеллигентные, все сплошь мечтаем о языке без слов, способном выразить невыразимое, высказать то, чего нельзя высказать.