Эдвард Рочестер

— Скажите мне вы, фея, не можете ли вы с помощью какого-нибудь волшебного зелья или чего-нибудь в этом роде превратить меня в красивого мужчину?

— Никакое зелье тут не поможет, сэр.

А мысленно я добавила: «Единственное волшебство, которое подействует, — это любящее сердце. А для него вы достаточно красивы. Или вернее – ваша суровость пленительнее всякой красоты».

— Мне кажется, что это сон.

— Так проснитесь же.

Ну, по природной хладнокровной дерзости и чистейшей врожденной гордости вам нет равных.

Моя весна прошла, но она оставила мне этот французский цветочек, от которого в иные минуты мне очень хотелось бы отделаться. Перестав ценить тот стебель, на котором он расцвел, убедившись, что это такая порода, которая признает только золотое удобрение, я испытываю лишь весьма относительную привязанность к этому цветку, особенно когда он кажется таким искусственным, как сейчас. Я сохраняю его у себя и выращиваю скорее во имя католического принципа, гласящего, что одно доброе дело может искупить множество грехов — больших и малых.

Вы вызываете у меня странное чувство. Словно нас с Вами связывает тонкая нить. Она тянется у меня откуда-то из груди.. Я очень боюсь, что если Вы уедете, то нить оборвется. Я начну изнутри истекать кровью, а Вы меня просто забудете.

Мне кажется, что от моего сердца тянется крепкая нить к такой же точке в вашем маленьком существе.

Мне кажется, что от моего сердца тянется крепкая нить к такой же точке в вашем маленьком существе.

Женщина, которая могла обманывать меня с таким соперником, была недостойна моей любви, она вызывала лишь презрение, — правда, в меньшей мере, чем я, позволивший себя обмануть искательнице приключений.