— У нас сексуальные отношения.
— Помедленнее, он записывает.
Это весело. Ты думаешь как отравить жизнь мне, я — как отравить жизнь тебе. Это игра. И я выиграю, потому что у меня есть фора, а у тебя жизнь уже отравлена.
— Хватит исподтишка пялиться на мою задницу, хватит ловить меня на свиданиях в ресторанах и хватит мечтать обо мне в душе. Поезд ушёл, Хаус. Уймись.
— Если ты так образно о своей заднице, лучше сказать «бронепоезд ушёл», будет точнее.
— Пойдем поговорим.
— Теперь я начальница, а ты — подчиненный. Твоя реплика.
— В этой кофточке у тебя видны соски.
Ты несчастлив не из-за меня! Ты просто нечастлив. А несчастные люди поступают неразумно...
Желание полежать по утрам в постели, свойство влюбляться или вожделеть. Все это универсалии. Различия же заключаются в том, как сделаны кровати, в которых мы любим понежиться, или что именно заставляет мужчину присвистнуть при виде хорошенькой девушки: в одни эпохи женщины искусственно расплющивали свою грудь, чтобы казаться сексуальнее, а в другие — наоборот, увлекались силиконовыми имплантантами. Таковыикапризы человеческой культуры.
— Получила бумаги о переводе, плазмаферез подготовили. Ты в порядке?
— Свежий укол мужественности. Нравится?
— Я парализован, а она переживает о его царапине.
— Что вообще ты там делал?
— Искал антиквариат. Нашёл тебе викторианский корсет. Потом заходи, я тебя в него втисну.
— Он её клеит? Обернётся, значит тоже его любит. … и… да…
— Я не прекращу войну, пока Форман не уйдёт.
— Форман никуда не уйдет.
— Я могу отличить, когда мой викодин — не викодин. А вот сможешь ли ты понять, что твои противозачаточные на самом деле не противозачаточные?
— Что ты ему вколол?
— Паралитическое.
— Зачем ты это сделал?
— Кто-то же должен был остановить этот крик.
— Но он продолжает мучаться от боли!
— Да, зато молча.
— Никто ничего не знает. Так, а ты откуда знаешь, что всегда прав?
— Я не знаю. Но мне тяжело работать, зная, что я не прав.
(— Откуда ты знаешь, что ты прав?
— Я не знаю. Но мне трудно действовать, предполагая противоположное.)