— Я покажу вам то, что видим мы. Только никому ни слова.
— Ну да, телочки любят парней с воображаемым другом!
— Я покажу вам то, что видим мы. Только никому ни слова.
— Ну да, телочки любят парней с воображаемым другом!
В этом вся прелесть импровизации, Сэмми — никогда не знаешь, что ляпнешь в следующий момент.
— У тебя... засос?
— И чё? День святого Валентина, имею право.
— Ужас.
— Такой я безнадёжный романтик.
— С «безнадёжным» согласен.
— Заправляешься с утра гамбургером?
— Я продал душу. Мне остался год. Проблемы ожирения меня не волнуют.
(— Жуем на завтрак чизбургер с беконом?!
— Я продал душу, через год помру. Плевать на холестерин!)
— Лишь одному артефакту такое под силу. Вам он известен как жезл Моисея.
— Тот самый?
— Он был использован против египтян, насколько я помню.
— Да, это было во всех газетах.
— Жезл, вроде бы, превращал в кровь речку, а не мужиков.
— Оружие не использовалось в полную силу. Думаю, Моисея можно исключить из подозреваемых.
— Просто ты иногда так подставляешься, что тебя поддеть — все равно что у старика конфетку отнять. Никакого удовольствия.
— У младенца, — откликнулся Сэм.
Дин на секунду отвлекся от дороги и бросил на брата удивленный взгляд.
— Причем тут еще младенец?
— Проще, чем конфетку у младенца отнять, так говорят.
— А зачем вообще младенцу конфетка?
Сэм не ответил. В их спорах Дин часто любил обращать аргументы Сэма в свою пользу, и всегда радовался, когда удавалось оставить за собой последнее слово.
— Призраки не могут появляться в определённые часы дня.
— Да, фрики появляются только по ночам.
— Слушайте, если вам нужно остаться наедине, просто скажите...
— Не слушай его, детка! Он нас не понимает!
— Счастье, что я все ещё жив. Люцифер посадил меня на цепь в моем собственном замке.
— Замке? А, ты про заброшенный дурдом.