Не то чтобы я претендовала на его сердце, но мне было бы приятно, если бы все мои друзья были свободны, а ещё лучше, если бы они любили только одну женщину — понятно какую. Так спокойнее.
Три аспекта женской истерики
Cлайд с цитатойВремя – вот оно, уходит без любви, исчезает, и вместе с ним увядает моя очаровательная юность. Сначала я хвасталась, что меня принимают на улице за двенадцатилетнюю девочку, потом, что за девятнадцатилетнюю, а потом – уже стало неудобно об этом говорить. Юность утекает между пальцами, испаряется с каждым выдохом, а что же взамен, если все построено на имидже невинного ангела или распутного ребенка?
Она очень странная. Я всегда сомневалась в существовании роковых женщин, но вот она — да, роковая, но не в смысле порчи, а в плане искусства обольщения.
Впрочем, право петь грустные песни принадлежит не тому, у кого есть повод для печали, а тому, чей голос звучит горестно.
Мы говорим о мужчинах, мы бесконечно долго, разнообразно, весело и беспечально говорим о мужчинах. Это не потому, что очередная любовная история поразила одну из присутствующих — просто многое из того, что было сделано каждой из нас, случилось ради, вопреки, посредством и с учётом мужчин. За плечом стоит тень, да не одна, а как на футбольном поле — четыре тени по всем сторонам света, тени любящих, любимых, забытых, незабываемых, ненавидимых, прощенных, жалких. Тех, которые отчасти сделали нас, пусть даже и своим бездействием, слабоволием, бездарностью вынудили нас стать такими, как мы есть. Не говоря уже об умных, сильных, смелых. Именно о них — не говоря, о них мы обычно молча улыбаемся или молча плачем.
Красивый... Красивый настолько, что его голову я согласилась бы держать у себя на коленях, даже будь она отрублена.
Никого, кроме нас нет, кого ты там себе придумал, какую другую любовь, если я уже вся в тебе, в твоих костях, в твоей плоти, и если я сейчас порежу руку, из меня потечёт твоя кровь, остальное тебе показалось, душа моя, моя любовь..
Со сладострастным намерением наговорить жестоких и честных слов, чтобы увидеть, как он под их весом буквально складывается пополам, пряча лицо и живот, потому что только любившая может столь экономными движениями нанести максимум разрушений… Да, продолжаешь, и оказывается, что по какой-то глобальной несправедливости ты испытываешь все нюансы его боли, и твои тонко заточенные орудия пыток превратились в стыдные, но от того не менее страшные, игрушки мазохиста. И в самом конце, добивающим ударом, когда вы разошлись, из последних сил доброжелательно, пообещав друг другу счастья (без себя), вот тогда тебя – не пулей, не тяжелым тупым предметом, а наилегчайшим прикосновением к плечу – останавливает, пригвождает к месту, замораживает и обжигает понимание, что все изреченное стало ложь.