Норвежский лес

— В мире есть люди, которые изучают железнодорожные расписания и делают это дни напролет. Другие строят из спичек метровые корабли. И нет ничего удивительного, что в этом мире кому-то захотелось узнать тебя ближе.

— Из любопытства? — странно спросила Наоко.

— Может, и так. Нормальные люди называют это дружелюбием или чувством любви. Тебе нравится называть это чувство любопытством — я не против.

Что же я все-таки ищу? Но ничего похожего на ответ не находилось. Иногда я протягивал руку к парящим в воздухе блесткам света, но кончики моих пальцев ничего не ощущали.

Этот человек по-своему стоял одной ногой в аду.

— А знаешь, что мне больше всего нравится в порно-кинотеатрах?

— Даже представить себе не могу.

— Когда начинается сексуальная сцена, слышно, как на соседних местах сглатывают слюну, — сказала Мидори. — Вот этот самый звук. Он такой милый.

(— Знаешь, Ватанабэ, что мне в порно-кинотеатре больше всего нравится?

— Не знаю.

— Когда секс показывают, люди вокруг, знаешь, слюну сглатывают вот так, да? — сказала она. — Вот мне этот звук, как они слюнки глотают, нравится до безумия. Так прикольно!)

Одиночество — это действительно тяжело.

Какой бы ни была истина, невозможно восполнить потерю любимого человека.

Никакая истина,

Никакая искренность,

Никакая сила,

Никакая доброта не могут восполнить её.

Нам остается лишь пережить это горе и чему-нибудь научиться,

Но эта наука никак не пригодится, когда настанет черед следующего внезапного горя.

— Думай, что жизнь — коробка с печеньем.

Я несколько раз кивнул — а затем посмотрел в лицо Мидори.

— Наверное, у меня не все в порядке с головой, но иногда я тебя совершенно не понимаю.

— В коробке с печеньем есть печенюшки любимые, и не очень. Съешь первым делом самые вкусные — останутся лишь те, что особо не любишь. Когда мне горько, я всегда думаю об этой коробке. Потерпишь сейчас — проще будет потом. Вот и выходит, что жизнь — коробка с печеньем.

В отличие от тебя, я выбрал жизнь, и собираюсь жить по-своему — как смогу. Тебе было тяжко, но и мне приходится несладко.

До того момента я считал смерть чем-то самостоятельным, совершенно отделенным от жизни. Навроде того, что «когда-то смерть непременно заполучит нас в свои когти. Однако, с другой стороны, мы никогда не попадемся смерти раньше того дня, когда она придет за нами».

Я, бывало, говорил друзьям : «Этот тип даже занавески стирает!», а мне и не верил никто. Никто и не знал, что занавески иногда стирать надо. Считали, что занавеска — это не более чем неотъемлемый придаток самого окна.