Когда, упившись славой допьяна,
в пиру умолкнут барды и поэты,
и я взойду, как поздняя луна,
не видимая в зареве рассвета.
Когда, упившись славой допьяна,
в пиру умолкнут барды и поэты,
и я взойду, как поздняя луна,
не видимая в зареве рассвета.
Вернуться, забыться, сиреневым снегом укрыться,
с дворнягой беседовать, печку топить поутру,
и кручей седой, словно крепостью, отгородиться
от доброго света, который не верит добру.
Но некуда деться от пошлой тоски самоедства.
Тоска — не княжна, не утопишь на стрежне реки.
Одно, говорят, существует народное средство...
Да много ль кого излечило оно от тоски?
А мы поговорим о мудрости Хайяма,
мешая волкогон с язвительной строфой.
Природу за окном терзает непогода,
калифова казна терзаема жульем.
А мы поговорим о стойкости народа.
И чутко помолчим о чем-нибудь своем.
Посадочная трасса пролегла,
как знак судьбы, почти по крыше дома.
Звенит стекло от звуковой волны,
дрожит звезда — ей никуда не деться...
Конечно хорошо, что нет войны,
Но отчего же так сжимает сердце?
Я душу уберег ценой потери крова.
Я знаю даль дорог.
И знаю силу слова.
Но странная подчас находит немота -
тяжелая печать вдруг заградит уста...
Как старое вино, мерцает чье-то имя.
Все сказано давно.
И сказано другими.