Тарас Григорьевич Шевченко

В незабвенный день объявления мне конфирмации, я сказал себе, что из меня не сделают солдата. Так и не сделали. Я не только глубоко, даже и поверхностно не изучил ни одного ружейного приема. И это льстит моему самолюбию. Ребячество — и ничего больше.

В своем доме своя правда и сила, и воля!

В своїй хаті своя й правда, і сила, і воля.

И серое небо, и сонные воды…

Вдали над берегом поник

Без ветра гнущийся тростник,

Как пьяный… боже, гибнут годы!

Что ж, долго ли придётся мне

В моей незамкнутой тюрьме,

Над этим бесполезным морем,

Томиться тяжкой жизни горем?

І небо невмите, і заспані хвилі;

І понад берегом геть-геть

Неначе п'яний очерет

Без вітру гнеться. Боже милий!

Чи довго буде ще мені

В оцій незамкнутій тюрмі,

Понад оцим нікчемним морем

Нудити світом?

Любовь есть животворный огонь в душе человека, и всё, созданное человеком под влиянием этого чувства, отмечено печатью жизни и поэзии.

І Архімед, і Галілей

Вина й не бачили. Єлей

Потік у черево чернече!

А ви, святиє предотечі,

По всьому світу розійшлись

І крихту хліба понесли

Царям убогим. Буде бите

Царями сіянеє жито!

А люде виростуть. Умруть

Ще незачатиє царята...

И Архимед, и Галилей

Вина не видели. Елей

Лился во чрева лишь монахов!

Предтечи наши, вы без страха

В мир этот бренный побрели

И крохи хлеба понесли

Царям убогим. Будет бито

Царями сеяное жито!

А люди вырастут. Умрут

Царевичи, что не зачаты…

І на оновленій землі

Врага не буде, супостата,

А буде син, і буде мати,

І будуть люде на землі.

На обновленной сей земле

Врага не будет, супостата,

И будут сын и мама рядом,

И будут люди на земле.

О, Боже мой милый! Как тяжко на свете,

Как жизнь горемычна — а хочется жить,

И хочется видеть, как солнце сияет,

И хочется слушать, как море играет,

Как пташка щебечет, как роща шумит,

Как девушка песню свою запевает…

О, Боже мой милый, как весело жить!

Не весело на свете жить,

Коль сердцу некого любить.

Учітесь, читайте,

І чужому научайтесь,

Й свого не цурайтесь.

Учитесь, читайте,

И чужому учитесь,

И своего не отвергайте.

И дожил царь Давид на свете

до многолетья.

Одрях совсем; и покрывали

и грели ризами его,

но ими все ж не согревали

рабы владыку своего.

Но отроки не оплошали

(они натуру волчью знали):

чтоб греть его, девиц нашли,

царевен лучших красотою,

и к старику их привели —

да греют кровью молодою

они царя. И разошлись,

замкнувши двери за собою.

Облизнувшись, кот старый

слюни распускает

и к одной сунамитянке

лапы простирает.

А она, себе на горе,

лучшая меж ними,

меж подругами, как будто

лилия в долине

меж цветами. Так вот она

собой согревала

царя-старца; а девицы

меж собой играли

голенькие. Как там она

грела, я не знаю,

знаю только, что царь грелся

и... и «не познаю».