Ольга Фёдоровна Берггольц

Сейчас тебе всё кажется тобой:

и треугольный парус на заливе,

и стриж над пропастью,

и стих чужой,

и след звезды,

упавшей торопливо.

Всё — о тебе, всё — вызов и намек.

Так полон ты самим собою,

так рад, что ты, как парус, одинок,

и так жесток к друзьям своим порою.

О, пусть продлится время волшебства.

Тебе докажет мир неотвратимо,

что ты — лишь ты, без сходства, без родства,

что одиночество — невыносимо.

Есть время природы особого света,

неяркого солнца, нежнейшего зноя.

Оно называется

бабье лето

и в прелести спорит с самою весною.

И все неукротимей год от года,

к неистовству зенита своего

растет свобода сердца моего,

единственная на земле свобода.

Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем.

Так их много под вечной охраной гранита.

Но знай, внимающий этим камням,

Никто не забыт и ничто не забыто.

Мы выйдем без цветов, в помятых касках,

в тяжёлых ватниках, в промерзших полумасках,

как равные, приветствуя войска.

И, крылья мечевидные расправив,

над нами встанет бронзовая Слава,

держа венок в обугленных руках.

Я иду за тобою

След в след.

Я целую его

Свет в свет.

Я бессонная как ты,

Бред в бред.

Знаю так же, как ты

Что смерти нет.

Так мало в мире нас, людей, осталось,

Что можно шепотом произнести

Забытое людское слово «жалость»,

Чтобы опять друг друга обрести.

Нет, — если я условие нарушу

И обернусь к запретной стороне,

Тогда навек я потеряю душу,

И даже песни не помогут мне...

Я так боюсь, что всех, кого люблю,

утрачу вновь...

Я так теперь лелею и коплю

людей любовь.

И если кто смеётся — не боюсь:

настанут дни,

когда тревогу вещую мою

поймут они.

В бомбоубежище, в подвале,

нагие лампочки горят...

Быть может, нас сейчас завалит,

Кругом о бомбах говорят...

... Я никогда с такою силой,

как в эту осень, не жила.

Я никогда такой красивой,

такой влюблённой не была.