Ты рождена ночною птицей -
глазастой,
храброй,
смуглолицей.
Над лесом каменных строений
зигзаг твоих
возникновений.
Ты рождена ночною рыбой.
На дне.
Под сумрачною глыбой.
Ты в море пляшешь полосою,
как сталь,
как лезвие косое.
Ты рождена от света — светом,
от тьмы — таинственным предметом.
Поэтом — от вселенских мук.
Ты — луч.
Всё остальное — круг.
А в поле одуванчики
маячат,
как болванчики.
А в поле пьют ромашки
из неба,
как из чашки.
В эти светлые часы,
в это утро синих песен
чей-то голос был чудесен
вслед полету стрекозы.
Кто там служит красоте?
Кто, купаясь,
возникает?
Это женщина нагая -
белый лотос на воде...
Мы уходим из борьбы,
сердце вздрогнет и потухнет.
Всё же радуга не рухнет,
что над кровлею избы.
Обнимаю нежно день, -
ты опять ко мне явился!
Я росой твоей умылся,
лёг в берёзовую тень.
Вижу ивушку-печаль,
эту девушку речную
ночью к ветру я ревную,
ветру ивушку не жаль...
В эти светлые часы
я и сам -
намного лучше,
словно я веселый лучик,
простреливший плоть росы.
Пей сейчас
густую мудрость книг.
Слушай птиц,
их пение и крик.
Запах звёзд небесных
улови.
Тронь рукой сияние любви.
Ухвати безумие
за хвост!
Но — сегодня!
Завтра — не до звёзд.
Лишь сегодня радуйся и верь!
Барабань в любую
душу-дверь.
Выключай сегодня в сердце зло.
Бей сегодня
хищника в мурло!
Выноси сейчас
себя на суд.
Никакие «завтра»
не спасут.
Кто бы видел, как мы с ней прощались.
На её лице
кипели слезы.
На вокзале дискантом кричали
маленькие
злые паровозы.
Шла узкоколейная дорога
к берегу песчаному разлуки.
Вы меня касались так немного,
жалобно протянутые руки.
Всколыхнулись шрамами царапин,
я их знаю,
это наши шрамы.
... Я стою, оставленный,
на трапе,
молча счастья взвешиваю граммы!
Мало!
Как цветов на Антарктиде...
Женщина уходит при народе,
женщина уходит,
посмотрите...
Женщина уходит
и уходит.
Питая душу витаминами
добра и зла — смотрю в себя,
как в зал, увешанный картинами,
остатки разума слепя.
Пестрят портреты персонажами,
кричат сюжеты бытия,
и стены выстланы пейзажами –
их обожала жизнь моя.
Клочок тайги, долина бледная,
на небо — горная тропа…
И птичка в небе, неприметная,
как вся моя... чирик-судьба.
Вот камень,
вот сосна.
Над ними — туча.
Вот голопузый мальчик на дожде.
... Зачем же нам
друг друга молча мучить?
Нам не бывать
вон там -
на высоте,
на острие восторга,
выше сосен...
И кровь рябин
из ран
роняет осень.
Гусь выбился из птичьих сил,
и с горя гусь заголосил.
Он начал падать вниз комком,
а гуси в небе шли гуськом...
Гусь вновь бы крылья распростер,
да у него один мотор,
он отказал, он вдруг заглох,
и вместо юга -
ягель-мох
и лёд ручья
острей ножа...
Не вышел гусь из виража.
Над ним собратья дали круг.
Но с ним остался верный друг,
или отец,
а может, сын,
или одна из тех гусынь,
что заменяет юг любой
одной собой...
Одной собой.
Человек мыслящий уже понял, что
на этом берегу у него ничего нет. (Павел Флоренский)
............
Нет ничего на этом берегу.
Зато на том — ромашки на лугу,
душистый стог, сторожка лесника,
слепой полёт ночного ветерка.
... Нет ничего на этом берегу.
Любовь, ты — мост. Я по тебе бегу.
Не оглянусь! Что я оставил там?
Тоску-печаль по вымерзшим садам?
Плач по друзьям, истаявшим в огне
земных борений? Но друзья – во мне,
как я — в сиянье этих вечных звёзд,
что образуют в триединство мост.
Не оглянусь! Метель в затылок мой.
То дышит мир, что был моей тюрьмой.
Не я ли сам — песчинка в снах горы -
себя в себе захлопнул до поры?
... Прочь от себя, от средоточья тьмы -
на свет любви, как будто от чумы,
перед единой истиной в долгу...
Нет ничего на этом берегу.
Напомни русскому о поле,
о двух берёзах у пруда.
Очнётся он от важной роли
и от солидного поста
и маханёт туда... в места,
где в васильках его начало.
Где всё, что делалось, — звучало.
Cлайд с цитатой