Анна Андреевна Ахматова

А я иду, где ничего не надо,

Где самый милый спутник — только тень,

И веет ветер из глухого сада,

А под ногой могильная ступень.

Звенела музыка в саду

Таким невыразимым горем.

Свежо и остро пахли морем

На блюде устрицы во льду.

Он мне сказал: «Я верный друг!» —

И моего коснулся платья.

Как не похожи на объятья

Прикосновенья этих рук.

Так гладят кошек или птиц,

Так на наездниц смотрят стройных...

Лишь смех в глазах его спокойных

Под легким золотом ресниц.

А скорбных скрипок голоса

Поют за стелющимся дымом:

«Благослови же небеса —

Ты первый раз одна с любимым».

Обо мне и молиться не стоит

И, уйдя, оглянуться назад.

Черный ветер меня успокоит,

Веселит золотой листопад.

... что с кровью рифмуется,

кровь отравляет

и самой кровавою в мире бывает.

Какая есть. Желаю вам другую,

Получше.

Он не змеею сердце жалит, но как пчела его сосёт.

Щели в саду вырыты,

Не горят огни.

Питерские сироты,

Детоньки мои!

Под землей не дышится,

Боль сверлит висок,

Сквозь бомбежку слышится

Детский голосок.

В сущности, никто не знает, в какую эпоху он живет. Так и мы не знали в начале десятых годов, что жили накануне европейской войны и Октябрьской революции.

И в ночи январской, беззвездной,

Сам дивясь небывалой судьбе,

Возвращенный из смертной бездны,

Ленинград салютует себе.

Ива на небе пустом распластала

Веер сквозной.

Может быть, лучше, что я не стала

Вашей женой.

Память о солнце в сердце слабеет.

Что это? Тьма?

Может быть... За ночь прийти успеет

Зима.