Я назову безработицей незанятые руки.
Я назову «другом» молчаливый народ.
Я назову «работой» раскрывающийся цветок.
Я назову «несчастьем» пустую мечту.
Я назову реальность ее именами.
Ален Боске
Cлайд с цитатойПроворней зебры ты порой,
подвижнее меридиана,
твой позвоночник под корой
звенит насмешливо и странно.
Нельзя твоих плодов срывать,
и пусть запомнят все поэты:
сокрыта здесь морская гладь,
здесь погрузились в сон кометы.
Мудрее рыб ты, и легки,
как тропики, твои движенья,
на все поэмы и стихи
в листве ты прячешь возраженья.
Я опущусь с парашютом в самом сердце подпольных сражений,
у меня при себе будет все, чтобы ранить дороги,
калечить мосты, отравлять водоемы; я научу партизан, как получше устроить засаду,
как бесшумно снять часовых
и как правильней спеть немудреный куплет пулемета;
я агентов противника буду ловить,
как бабочку ловят фуражкой.
Каждый мой день будет кровью и кровью отмечен,
каждая ночь моя станет возмездия ночью.
Будет мой хлеб отдавать синеватым дымком перестрелки.
На рассвете однажды я лягу в траву, уткнувшись в свой пропуск
фальшивый.
Прежде чем в землю меня закопать, люди спросят: «А кто он
такой?»
И никто им не скажет: «Он тот, кто сражался,
чтоб чистыми были дороги,
чтобы птицы летали спокойно».
«Как его имя?» Не скажет никто:
«Его имя — вот эта трава
и счастливые в поле ромашки».
Комета ранена. Бинты. И вата, вата…
Деревья в обмороке. Вата и бинты.
Здесь оперируют. И это как расплата,
когда метафорой смертельно болен ты.
Друзьям и родственникам шлите извещенье.
(Бинты.) Готов ли шприц? Пусть явятся скорей
медведь, и яблоня, и птицы, и растенья,
четырехглавый гриф, экватор, муравей.
Ушел из госпиталя океан печальный,
где многих островов лишился он.
И вот бинты и вата вновь. Слова для них фатальны.
Выздоровление. Снег в городе идет.
Повесили мысли мои,
утопили мой вздох,
расстреляли мое беспокойство.
И вот, задумчивый, словно рассвет,
я смотрю сквозь кровавые стекла окна
и сквозь веки мои, что дрожат, как роса.
Меня преследуют, словно богатство,
сокрытое в трюме, и псы мою тень разрывают.
Ничего у меня не осталось:
гвоздями прибили к дверям мою кожу,
камнями мои позвонки раздробили.
Затравлен я! Комната эта — мой склеп,
Здесь последняя на пол слеза упадет,
на обоях останется след от ногтей.