Януш Леон Вишневский

Когда идёшь на береговой обрыв, который был тут уже восемь тысяч лет назад, то многие вещи, которые людям кажутся безмерно важными, утрачивают значение.

Предназначение — это выдумка и предрассудки. У Бога слишком много важных дел в голове, чтобы ещё предназначать судьбу каждому в этом многомиллиардном человеческом муравейнике. Да и нет такого предназначения, которое обрекает на смерть восьмилетнего ребёнка.

Самое важное в этих беседах — паузы, во время которых мы думаем о том, что мгновение назад сказал другой.

Ничего удивительного, что Стейнбек так хорошо писал. Известно же, что он пил и вдобавок жил в Монтерее.

Он давал всё и ничего не хотел взамен. Совершенно ничего. Никаких обещаний, никаких клятв, что «только он и никто другой». Попросту ничего. Это был единственный ужасный недостаток. Не может быть для женщины большей муки, чем мужчина, который так верен, так любит, такой неповторимый и который не ждет никаких клятв. Он просто существует и дает уверенность, что так будет вечно. Вот только боишься, что вечность эта — без всяких стандартных обетов — будет короткой...

Он долго продирался сквозь безлистые, покрытые инеем кусты ежевики к поросшему отвердевшим от морозца мхом крутому откосу. Когда он был маленьким, они иногда приходили сюда с мамой. Мама доставала из сетки книгу, он клал голову ей на колени, закрывал глаза и представлял себе истории и места, о которых она ему читала.

Если бы влюблённость длилась слишком долго, люди умирали бы от истощения, аритмии или тахикардии, голода либо бессонницы. Ну а те, кто случайно не умер, в наилучшем случае кончали бы жизнь в сумасшедшем доме.

Засыпала она со слезами на глазах и со слезами просыпалась.

Её друзья видели это. Они не давали ей никаких советов. Потому что были её хорошими друзьями.

Одним хочется мир приласкать, другим — побить. Он принадлежал к первым.