Михаил Юрьевич Лермонтов

Частная известность уж есть острый нож для общества, вы заставили об себе говорить два дня. — Страдайте ж двадцать лет за это.

Грустно, а надо признаться, что самая чистейшая любовь наполовину перемешана с самолюбием.

Страсти не что иное, как идеи при первом своем развитии: они принадлежность юности сердца, и глупец тот, кто думает целую жизнь ими волноваться: многие спокойные реки начинаются шумными водопадами, а ни одна не скачет и не пенится до самого моря. Но это спокойствие часто признак великой, хотя скрытой силы; полнота и глубина чувств и мыслей не допускает бешеных порывов; душа, страдая и наслаждаясь, дает во всем себе строгий отчет и убеждается в том, что так должно; она знает, что без гроз постоянный зной солнца ее иссушит; она проникается своей собственной жизнью, — лелеет и наказывает себя, как любимого ребенка. Только в этом высшем состоянии самопознания человек может оценить правосудие божие.

Во мне два человека: один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его; первый, быть может, через час простится с вами и миром навеки, а второй...

Гнаться за погибшим счастьем бесполезно и безрассудно.

Как легко, сделав человека несчастным, сказать ему: будь счастлив! — всё на свете может поправиться!

Быть для кого-нибудь причиною страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права, — не самая ли это сладкая пища нашей гордости? А что такое счастие? Насыщенная гордость.

... и мы только в два часа ночи вспомнили, что доктора велят ложиться спать в одиннадцать.

Да, да, ты прав: что женщине в любви?

Победы новые ей нужны ежедневно.

Пожалуй, плачь, терзайся и моли -

Смешон ей вид и голос твой плачевной,

Ты прав — глупец, кто в женщине одной

Мечтал найти свой рай земной.