Джон Фаулз

Я иногда думаю, что было бы гораздо лучше для нас обоих, если бы мы были совсем другими людьми.

Он знает, что великие произведения искусства — велики, но «великое» — значит запертое в музеях и рассуждают о нем только ради показухи.

Я прошел несколько собеседований. И, коль скоро не собирался проявлять того щенячьего энтузиазма, которого у нас требуют от начинающего чиновника, никуда не был принят.

... всё, что есть в мире свободного, честного, — всё это заперто на замок в отвратительных тесных подвалах! Людьми, отупевшими от равнодушия.

В мире, где во главе угла отчаянная борьба за экономическое выживание, любое чудачество, любая оригинальность покажутся нарочитыми.

Вроде бы достаточно и того, что я отдаю им своё восхитительное тело и столь же восхитительную душу в придачу, а тут ещё вырезки из газет надо собирать.

Просто я больше ни с чем не связана, я — ничья. Какое место ни возьми, я либо прилетаю, либо улетаю оттуда. Или пролетаю над ним. Только люди, которые мне нравятся, которых я люблю. Вот они — моя последняя родина

Видеть или не видеть — от вас не зависит, Николас. А вот как истолковать увиденное — зависит.

Все — и вы, и я, и различные божества — рождено случайностью. Больше ничем. Чистой случайностью.

Её новое, истинное «я», простое и строгое, было упоительнее прежних. Я понял, чего мне до сих пор недоставало: сознания, что она такая, как все, что она доступна.