Бертольд Брехт

Если истина слишком слаба, чтобы обороняться, она должна переходить в наступление.

Неужели то, что мужчина уже однажды обладал женщиной, в самом деле играет такую большую роль? Так ли уж много значит это первое, обычно далеко не совершенное объятие? Поневоле приходится признать, что мужчине свойствен некий инстинкт повелителя, заставляющий его находить высшее наслаждение в порабощении женщины, в победе над ней! Иначе чем же можно объяснить это удивительное безразличие после акта обладания? Это чувство возникает даже и в тех случаях, когда речь идет о женщине, которую ты не лишал невинности.

Как дюжи эти мясники и ражи.

Они идут — им только волю дай!

Хочу им крикнуть: стойте! Но на страже

Мой страх, и вдруг я восклицаю: «Хайль!»

Не по душе мне низость, но сейчас

В своем искусстве я бескрыл и сир,

И в грязный мир я сам добавил грязь

Тем самым, что одобрил грязный мир.

Мне противно смотреть,

Как выбрасывают хлеб,

Потому что я родом из крестьян.

Можно понять,

Как я ненавижу войну!

Наша финская приятельница рассказала нам за бутылкой вина, как война опустошила ее вишневый сад. Оттуда, она сказала, вино, которое мы пьем. Мы опорожнили стаканы в память о расстрелянном вишневом саде.

Я ценю утехи плоти. Я не терплю трусливых душонок, которые называют их слабостями. Я говорю: наслаждаться тоже нужно уметь.

Я сижу на обочине шоссе. Шофер заменяет колесо. Мне не по душе там, где я был. Мне не по душе там, где я буду. Почему я смотрю на замену колеса с нетерпением?

Тот, кто не знает истины, только глуп. Но кто её знает и называет ложью, тот преступник.

Чем люди живы? Тем, что раздевают,

Терзают, мучат, душат, гонят прочь взашей

Других людей и прочно забывают,

Что сами носят звание людей.