Андрей Васильев

Просто жизнь — она как веревка, понимаешь? Так, бывает, свивается — то ли в кнут превратится, то ли в лестницу в небо, то ли вовсе в петлю.

Говорят, что женщины непредсказуемы в своих поступках. Чушь, как раз их действия можно если не предсказать, то предугадать. А если очень постараться, то даже направить в нужное русло подарком или какими-либо обещаниями. Непредсказуемы мужчины, поскольку никто и никогда не сможет предугадать, как и где они встретят свою смерть.

— Итак, — Верорг разжал кулаки и припечатал ладони к столу, — что ты хочешь за свои услуги?

— Щенка, саблю и барабан! — я активно похлопал ресницами. — И ещё пятьсот эскимо!

Уважение — это не тогда, когда подают руку, увидев, что ты надумал встать, и не тогда, когда все вскакивают на ноги, стоит тебе войти в комнату. Не надо путать уважение с вежливостью и страхом, это разные вещи. Уважение — это когда слова, сказанные людьми друг другу, отпечатываются в душе, словно благородная чеканка на золотом изделии.

Выйду в поле ночью голенькой,

Пусть сожрёт меня медведь,

Всё одно мне бедненькой

Нечего надеть.

Дружба — тогда дружба, когда люди стоят на одной ступени, вровень и между ними нет ничего, что отличает одного от другого. Любое различие рано или поздно делает эту дружбу или покровительством, или соперничеством.

Случайно в этой жизни только кукушка яйцо в чужое гнездо подкладывает,  — назидательно произнёс лесной хозяин.  — Какое первое ей подвернётся, туда и пристраивает. А всё остальное — не случайно.

... самый страшный противник из тех, что может быть, — молодой идеалист. Молодые идеалисты — это всегда очень страшно. Да если по чести говорить, любые идеалисты — это страшно. Эти сумасшедшие люди верят в торжество разума, в бескорыстие и в конечную победу добра как на вверенной им территории, так и во всем мире. И с ними очень трудно спорить — они тут же называют спорящего ничего не понимающим в дне сегодняшнем стариком, ссылаются на то, что сейчас другое время, и почему-то уверены, что вот они-то такими не станут. А еще они точно знают, как сделать так, чтобы было правильно, и не слушают никого, кто не разделяет их убеждения.

Маринка вела машину исключительно с помощью глаз. В одной руке у неё был телефон, по которому она что-то громко вещала, во второй — попеременно разные предметы вроде зеркальца, сигареты, шоколадного батончика. При этом она время от времени говорила мне:

—  Смолин, подержи руль,  — и перегибалась через спинку кресла, не отпуская педали газа.

Скорость ниже девяноста километров не опускалась, и даже пробки для Маринки не являлись основанием для остановки. Клянусь, в какой-то момент я подумал, что тут-то мне и конец. Одна радость — когда наши трупы выпилят из кабины, кто-то из гайцов, может, скажет:

—  Красиво ушёл пацан, с зачётной телкой.

Других плюсов я не видел.