Холодное зимнее небо затоптано всякой дрянью. Звезды свалились вниз на землю в сумасшедший гоpод, в кривые улицы.
Анатолий Мариенгоф
А у мужчин, как правило, после цирюльника физиономии делаются глупее процентов на семьдесят пять.
Есенин говорил:
— Ничего, Толя, всё образуется.
Прошла жизнь, и ничего не образовалось.
Решил купить себе палку. Захожу в магазин, прошу: «Покажите мне, пожалуйста, вон ту». Работник прилавка протягивает. Пробую, опираюсь.
— Коротковата! Дайте, пожалуйста, подлинней.
— Все палки, гражданин, стандартные.
— Да что вы! А вот Господь Бог делает людей не стандартными.
— Вы, русские, очень любите мыться!
— Да. Любим.
— Я заметила, месье, что вы каждый день принимаете ванну.
— А вы, мадам? Французы?
— О нет, месье! Для чего же нам часто мыться? Ведь мы чистые.
Поразительная нация.
Звёзды будто вымыты хорошим душистым мылом и насухо вытерты мохнатым полотенцем. Свежесть, бодрость и жизнерадостность этих сияющих старушек необычайна.
Докучаев не верит в существование «не берущих». Все берут! Вопрос только – чем. Он издевается над такими словами, как дружба, услуга, любезность, помощь, благодарность, отзывчивость, беспокойство, внимательность, предупредительность. На его языке это все называется одним словом: взятка.
Докучаев – страшный человек.
— Почему он меня не встречает?
— Спит на моей рукописи. Я мечтаю поработать, да вот не решился потревожить его.
Никритина взглянула на меня испуганно: не спятил ли ее муженек со своим котом?
Дело в том, что я очень сочувствовал ему. Ведь самое трудное в жизни ничего не делать, а он не пишет, не репетирует, не читает газет, не бывает в кино… Бедный кот!
Нет никакого сомнения, что самое великое на земле искусство будет построено по принципу коктейля. Ужасно, что повара догадливее художников.
Если в России когда-нибудь будет Бонапарт, то он, конечно, вырастет из постового милиционера. Это совершенно в духе моего отечества.