Тяжесть жизни гнет вниз мою спину —
а Земля, опасаясь такого веса,
закругляется под моими ногами.
Тяжесть жизни гнет вниз мою спину —
а Земля, опасаясь такого веса,
закругляется под моими ногами.
Счастье не уходит, а поворачивается боком,
чтобы лучше был виден профиль
его самого, старающегося как лучше;
а человек ходит по комнате, глядит из окон,
греет остывший турецкий кофе
как бы ни для кого, а на всякий случай.
Я не пишу на заданную тему,
в размер и в рифму влиться не спешу.
Я никогда не сочиню поэмы,
на страуса верхом не сяду эму,
и гору ни за что не сокрушу.
Я сижу на самой вершине
скалы Мирового Порядка.
Далеко внизу подо мною
шумит океан Бытия.
Но Вселенского Хаоса волны,
из него поднимаясь круто,
достают до моих колен.
Словами можно сказать основное,
обозначить сюжета перипетии,
в конце отправить на смерть героя,
в начале встретить его в трактире.
Но что восстанет из книжных строк,
худая тень или Божественный восторг?
Зима — лучшее время для постиженья мира.
Голые сучья и ветки являют дерев анатомию.
И, глядя на собственную физиономию
в зеркале, торжество сознаешь эфира.
Зима торжествует себя в январе
уверенной стужей, серьезными лицами
людей, проводивших ушедший год,
стершейся памятью о листве и траве,
вьюгой, опасностью простудиться,
необходимостью кушать алтайский мед.
Натура моя чересчур многогранна,
наносит хозяину множество ран она.
Было бы правильно этой натуре
пожить в попросторнее выбранной шкуре.
Великое благо адресовано недостойному.
Великое милосердие беспредметно.
Великое терпение подавляет.
Великая любовь делает иллюзорным мир.
Великий свет ослепляет.
Великая тьма не отбрасывает тени.
Великий художник умеет забывать про цвета.
Великая стена не думает о своих кирпичах.
Зима. Холод сковал море льдом.
Холоднокровные рыбы мерзнут где-то на дне,
но не завидуют людям в шубах и шапках.