— Ты готова размениваться мирами ради неё?
— Вселенными.
— Ты готова размениваться мирами ради неё?
— Вселенными.
— Поцелуй меня.
— Не могу. Мое неуязвимое сердце. Оно дорого мне.
— Ты права. В неуязвимом сердце живет Закон.
— Там живешь ты. Ты мой Закон.
И вдруг в хоре детских голосов зазвучал сильный женский голос. И повел партию.
Фло не понимала слов, но мелодия, выводимая голосом, заворожила её, намертво приковав к себе внимание. Девушка слушала её всем своим существом, взлетая вместе с ней под небеса, а затем замирая и таясь в паузах.
И голос. Этот голос совершил вдруг то, что казалось Фло невозможным. Он разделил сердце девушки и поселившуюся в нем боль. Разделил их так, словно не срослись они, проникая друг в друга, как родные. Этому голосу Флоренс отдала бы жизнь.
Если честно, Флоренс было все равно, что происходит снаружи. Потому что главное происходило у неё внутри. Внутри, в самой сердцевине души рождалась и разворачивалась целая вселенная.
– Вот как, – протянула девушка. – Что же мне делать?
– Любить, – произнесла королева.
– Так вот, им попадет, потому что они подвергли твою жизнь опасности, – вернулся Ансельм к вопросу Флоренс. – Новенькие, – и опять это слово не далось ему легко, – появляются в Поднебесье только в сопровождении нетронутых. То есть таких, как я. А так как ты была с гномами, то фермер вполне правомерно испугался. Он мог убить вас, и никто бы его не осудил.
– Гостеприимный народ, – прокомментировала Флоренс, отставляя плошку с кашей в сторону.
– Ты на самом деле меня любишь?
– На самом-самом деле, которое только может быть самое.
– Когда-то моя страдающая душа была бесценна. Сегодня бесценна твоя любящая душа. Бесценна настолько, что мы все идем сражаться, чтобы защитить её. Но когда-то, когда-то давно, моя душа тоже была бесценна. И я вставал на Чашу, чтобы подарить её миру. И мир принимал мой дар.
– Я не хочу в замок. Там же его Высочество Невменяемость.
– Отнесись к нему снисходительно.
– Я? К Принцу? Так у вас всё устроено?
Было время, когда он полюбил всех своих друзей. А потом это чувство ушло. Неужели одно только подозрение в том, что он лучше и умнее других, могло сотворить с ним такое?