Кабы не покер, то жизнь ваша в Москве была бы совершенно несносна.
– Они, они! – козлиным голосом запел длинный клетчатый, во множественном числе говоря о Степе, – вообще они в последнее время жутко свинячат.
Кабы не покер, то жизнь ваша в Москве была бы совершенно несносна.
– Они, они! – козлиным голосом запел длинный клетчатый, во множественном числе говоря о Степе, – вообще они в последнее время жутко свинячат.
И еще: не пропустить никого. Хоть улыбочку, если не будет времени бросить слово, хоть малюсенький поворот головы. Все, что угодно, но только не невнимание.
... Правда, через несколько часов ему начинало очень сильно хотеться пить, затем он ложился в постель, и через день прекрасная неаполитанка, накормившая своего мужа супом, была свободна, как весенний ветер.
…вовсе не удостоверением определяется писатель, а тем, что он пишет! Почем вы знаете, какие замыслы роятся у меня в голове?
– Я в восхищении, – монотонно пел Коровьев, – мы в восхищении, королева в восхищении.
– Королева в восхищении, – гнусил за спиною Азазелло.
– Я восхищен, – вскрикивал кот.
Граждане! Что же это делается? Ась? Позвольте вас об этом спросить! Бедный человек целый день починяет примуса; он проголодался... а откуда же ему взять валюту? Откуда? Задаю я вам вопрос! Он истомлен голодом и жаждой. Ему жарко. Ну, взял на пробу горемыка мандарин. И вся-то цена этому мандарину три копейки. И вот они уж свистят, как соловьи весной в лесу, тревожат милицию, отрывают её от дела.
— Прелесть моя... — начал нежно Коровьев.
— Я не прелесть, — перебила его гражданка.
— О, как это жалко, — разочарованно сказал Коровьев и продолжал: — Ну, что ж, если вам не угодно быть прелестью, что было бы весьма приятно, можете не быть ею.
Вы судите по костюму? Никогда не делайте этого, драгоценнейший страж! Вы можете ошибиться, и притом весьма крупно.