Дмитрий Силлов. Закон Наёмника

Другие цитаты по теме

Правильно говорят: когда Бог хочет кого-то наказать, он исполняет его желания.

... Когда девушка уходит от тебя, заноза в сердце всё равно остаётся. И каждый думает, что, если вернуть всё как было, саднить перестанет, при этом прекрасно зная, что обманывает сам себя, — как было, уже никогда не будет. А если и будет, то, скорее всего, плохо и недолго. Или сильно по-другому. Но почему же, осознавая всё это, каждый из нас всё равно пытается вернуть прошлое?..

Как жаль, что понимание истинной мудрости порой приходит так поздно...

— Бабы — это дурь, — сказал он тогда, имея в виду не расстройство рассудка, а именно содержимое шприца. — Иногда случается, что ты плотно на них подсаживаешься, а потом тебя лишают зелья. Тогда у мужика начинается ломка. Он мечется, пытается соскочить, забивая депресняк тем, что под руку попадет, — метадон, шмаль, колеса, водяра. Кайфа никакого, лишь бы не ломало. И колбасит его до тех пор, пока не вернётся его привычная дурь, либо пока он не подсядет на другую.

Когда паровоз на паровоз летит, обоюдное крушение получается, однако.

Серьезную ошибку совершают родители, уча детей, что бить противника в пах нехорошо. В нежном возрасте слова старших записываются в памяти, порождая идиотские правила, соблюдение которых может стоить жизни в реальном столкновении. Того, кто собрался вас покалечить, нужно калечить раньше, чем он осуществит задуманное. Причем наиболее простыми и доступными способами. Особенно если тот противник вооружен.

Наверное, очень многие люди на вопрос: «Что такое счастье?» ответят — небольшой личный остров, не особенно хлопотное, но весьма доходное занятие, неслабый счёт в банке и беззаботная жизнь рядом с любимым человеком. И они по-своему будут правы... до тех пор, пока всё это вдруг разом не обрушится им на голову.

Когда умные люди не исключают возможность фиаско, они готовятся к нему заранее.

Да уж, есть такое свойство у автомата Калашникова: возьмешь в руки — и слово «патриотизм» становится не просто словом, а очень даже весомым понятием, на все три с половиной кило, что приятно оттягивают руки, привычные к хорошему оружию.

Но горе той нации, у которой литература прерывается вмешательством силы: это – не просто нарушение «свободы печати», это – замкнутие национального сердца, иссечение национальной памяти. Нация не помнит сама себя, нация лишается духовного единства – и при общем как будто языке соотечественники вдруг перестают понимать друг друга. Отживают и умирают немые поколения, не рассказавшие о себе ни сами себе, ни потомкам. Если такие мастера, как Ахматова или Замятин, на всю жизнь замурованы заживо, осуждены до гроба творить молча, не слыша отзвука своему написанному, – это не только их личная беда, но горе всей нации, но опасность для всей нации. А в иных случаях – и для всего человечества: когда от такого молчания перестаёт пониматься и вся целиком история.