Когда ты свой разум быть пленником знаний обрек,
Тебя справедливость должна наставлять, как пророк.
И обрети, если хочешь сравняться с Бедилем,
Стальное перо и чернил золотых пузырек.
Когда ты свой разум быть пленником знаний обрек,
Тебя справедливость должна наставлять, как пророк.
И обрети, если хочешь сравняться с Бедилем,
Стальное перо и чернил золотых пузырек.
В своем письме к возлюбленной одной
Я сделал сердце точкой отправной,
Но вдруг оно само рванулось к милой,
И лопнул свиток, как бутон весной.
Ярка, как пламень, шапка богача,
А страсть его к наживе — горяча.
Но, венчанный ликующею шапкой,
Он гибнет, как под пламенем свеча.
Танец слез на ресницах возник,
Пляшут вздохи и ходит кадык.
Вспомню облик твой — сердце танцует,
Вспомню имя — танцует язык.
Деяния царей — собранье нечистот.
Царь этот не святой и не святой был тот.
Величие царей и роскошь их сама,
Клянусь я, не ценней ослиного дерьма.
Длинен язык глупца, то истинная быль,
Всегда в движенье он, как ветряная пыль.
И знаешь ты, Бедиль, лампаду зажигая:
Чем меньше масла в ней, тем в ней длинней фитиль.
Ценивших дружбу след исчез давно,
И вероломство в честь возведено.
И тонкий стих чекана золотого
Понять в такую пору мудрено.
Ты величавым был, ходжа, имел и власть и злато,
Но меч истачивает ржа. Пришла пора заката.
Твое могущество теперь почти совсем угасло,
Как свет лампады на заре, в которой нет уж масла.
Черно завистника нутро и злому сердцу в лад,
Извечно ближнего добро его глаза когтят.
Бел потолок, как серебро, и тянется к нему
От угасающих свечей завистливый их чад.
Ты величавым был, ходжа, имел и власть и злато,
Но меч истачивает ржа. Пришла пора заката.
Твое могущество теперь почти совсем угасло,
Как свет лампады на заре, в которой нет уж масла.
Тот мужчина, кто тигра осилит и грозного льва,
Но пред совестью чья опускалась не раз голова.
У чесальщика хлопка в стрелу обратился бы гребень,
Если б мужеством вдруг оказался бы лук хвастовства.